— Но сначала с вами поговорю я, — вмешался светловолосый. — И если пойму, что визит друзей в погонах не причинит вам серьезного вреда, то впущу их.
— Да что случилось?
— Что вы помните? — спросил врач с прозрачными глазами.
— Белый «ягуар». Потом… девчонка перебегала дорогу. Но я ей посигналил. Я же не сбил ребенка?!
Он снова дернулся на постели. Тело отозвалось болью, но он не позволил этой боли завладеть его сознанием.
Врачи обменялись взглядами, которые Сонгу не понравились. Потом «аристократ» кивнул и вышел из палаты. Следом за ним упорхнула смуглокожая … медсестра? Хоул остался.
— Давайте начнем с начала, — предложил он. — Мое имя доктор Себастьян Хоул. Я психиатр и психоаналитик. А также медиатор полиции. Я работаю в этой больнице и веду переговоры с людьми, которые преступили закон. Нам нужно определить, что вы помните о произошедшем.
— Я сказал все, что знал! Но почему вы не отвечаете на мои вопросы? Да что я мог сотворить! Я ехал на работу. Ах, как больно.
— Повышать уровень морфия нельзя. Мистер Сонг, что вы делали после того, как выехали отсюда?
— Поехал на работу.
— О чем вы думали?
Найя закрыл глаза.
— Изи… была годовщина смерти моей жены. И я… я очень скучаю по ней.
— Вы хотели уйти из жизни?
— Я обещал ей.
— Но не могли сделать это в одиночестве?
— Что вы такое говорите?
От спокойных слов врача по коже пробежал мороз. Сонг вцепился в простыню. Он уже понимал, что Хоул расскажет ему о нем самом нечто ужасное. Настолько мерзкое, что он с этим не справится. В груди нарастала боль. Но он в больнице. Они не дадут ему уйти. Он ответит за все, что сотворил.
— Мистер Сонг, — тихо, слишком тихо начал Хоул. — Вы протаранили толпу на пешеходном переходе. Свидетели рассказали, что вы ехали в среднем ряду в потоке. Потом резко бросили автомобиль вправо. Врезались в толпу. А потом в столб. Вас выбросило из автомобиля, вы проломили телом лобовое стекло, несколько раз перевернулись в воздухе и упали на газон.
Сонг почувствовал, что по щекам потекли слезы.
— Я этого не делал. Нет. Вы лжете.
— К сожалению, нет. Помогите мне разобраться, что с вами произошло.
— Я не помню! Не знаю, это неправда!..
Мужчина забился в постели. Хоул нажал на кнопку на стене и через мгновение в палате появились санитары. Он встал. И спокойно смотрел за тем, как Найю Сонга усмиряют. Вкалывают ему лекарства. Как ангел смерти.
Изи, пожалуйста, забери меня из этого мира.
Часть вторая. Суд Интерлюдия четвертая. Теодор Новак
9 мая, вторник
Отдел пожарно-технической экспертизы при МЧС Треверберга
Мужчина сидел очень прямо, вытянувшись на неудобном стуле и смотрел в документы, которые ему принесли. Папка росла с каждой минутой. Приемный день. Он ненавидел приемные дни. Вторник. Кто придумал вторники? Раз в неделю ему приносили сторонние дела. В основном, от вконец обнаглевших страховых компаний, которые готовы на что угодно, лишь бы не выплачивать погорельцам компенсацию. Доказать, что это поджог или халатность. Найти любой предлог, чтобы снизить сумму. Обесценить человеческое горе. Теодор Новак уже десять лет служил главным экспертом отдела пожарно-технической экспертизы. Как и многие его коллеги он начинал в качестве обычного пожарного. А до этого прошел войну, прошагав всю Европу до Берлина и обратно. Ему исполнилось пятьдесят, он готовился к пенсии. Но оттягивал момент принятия решения. Не столько ради денег, сколько ради того, чтобы чувствовать себя живым. Работа возвращала ему равновесие, которого не было в разоренном несчастьем мире.
Мужчина скрутил сигарету, помял ее в пальцах, чиркнул спичкой и затянулся. Комнату, полную бумаг и чужих историй, затянуло кольцами дыма. Папки с делами с различными от «секретно» до «совершенно секретно» перемешивались с названием страховых «Тревербергстрах», «Треверберг гарантии», «Страховая номер один», «Тре-стахование» и прочих. Из этих всех компаний он не любил ни одну. Он в целом не обязан кого-то любить, его задача - проверить уже проведенные экспертизы и дать финальную оценку. Причина пожара. Место пожара. Варианты, если они есть. Он превращался в следователя, чья задача - восстановить картину преступления, где самым опасным и неуловимым преступником было пламя.
Взяв со стола верхнюю папку, он погрузился в чтение. Очередной частный дом, короткое замыкание. Кто виноват? Городские сети или проводка. В этот раз определенно проводка. Жильцы получат на тридцать процентов меньше, чем могли бы. Теодора это не трогало. Справедливость. Вот, в чем сила. Вот, в чем смысл. Справедливость в этом несправедливом, диком и неприятном мире. Мужчина вздохнул. Следующий документ. А потом - еще один. Вердикт за вердиктом. Он как судья. Как бог, который руководит чужими жизнями. Определяет их. А на самом деле он просто честный профессионал, который не может себе позволить обмануть. Самого себя.
Его имя не было известно массам. Его берегли, скрывали. Как и его коллег. Чтобы исключить попытки подкупа. Чтобы сделать экспертизу непредвзятой. Получилось. Новак не ошибался. Его коллеги почти не ошибались. Они просто читали данные. Просто проверяли выводы младших специалистов. Иногда в режиме строгой секретности выезжали на объекты, чтобы проверить гипотезы. Они просто воссоздавали картину распространения огня. И его зарождения.
Теодору нравилось, как министерство чрезвычайных ситуаций, к которому относился его отдел, выстроило работу. Была публичная приемная, куда мог прийти каждый. У каждой страховой - свой личный менеджер, обладающий правами проводить консультации и обучения, а также скреплять экспертизы печатью. Туда обычно шли те, кто стремился к власти с минимальной долей ответственности. Хотя ответственность, конечно, была. Не такая, как у самого Новака. Но повыше, чем у какого-нибудь врача. Или преподавателя. Да даже полицейского. Эти молодчики давали интервью, светились на телевидении и в газетах и обсуждали причины того или иного крупного пожара. Теодор помнил шумиху, когда загорелись здания теле-радио центра Треверберга. Сколько было шума! Пресса не могла утихнуть почти месяц. А в итоге он, Новак, обратил внимание на незначительную деталь - чуть заметные отсветы дыма на стене шахты лифта, которая помогла установить истинную причину пожара и наказать виновных.
И, как иллюстрирует именно этот пример, главными в этой иерархии оставались бойцы невидимого фронта. А чтобы им было не так обидно, что публичную славу себе забирают другие, министр выделил им тройное жалование. Новак, привыкший к аскетичному образу жизни, который лишь усилился после смерти дочери и ухода жены, тратил половину стандартного жалования. Остальное клал на счет и пока не понимал, что с этим счетом делать. Отдавать на благотворительность жалко. Каждый сам за себя. В конечном счете они все - дети войны в том или ином плане, а он лишился родителей задолго до. И знал, что даже сирота имеет все шансы стать полноценным гражданином. А близких у него не осталось. Наверное, деньги стоит направить в какое-то дело. Чтобы они жили. И дело жило. Но он не имел права на коммерческую деятельность. Либо госслужба, либо бизнес. И они лежали. Уже четыре года и три месяца прирастая от месяца к месяцу. Сейчас он спокойно мог купить себе квартиру побольше, или дом, или машину. Но у него не было своих желаний.
Новак снял очки, протер глаза сухими пальцами и водрузил очки на место. Как бы ему ни было грустно и тяжело (а ему всегда становилось грустно накануне дня памяти Альды), надо работать. Он успел разобраться с делами прошлого вторника. Как раз вчера закончил последнее. Нельзя расслабляться. Ждут люди. Ждут страховые. Ждет пламя. Единственная стихия, которую невозможно покорить.
Он бросил короткий взгляд на календарь. Девятое мая. Пережить еще две недели - и отпуск. Он поедет к морю. Пересечет всю Европу, возьмет лодку и отправится на Сицилию. И целых пять дней будет лежать на пляже, вспоминая дочь, свою счастливую жизнь и не думая о пламени, которое сжирает жизни, судьбы и будущее. Беспощадное и прекрасное пламя, которое человек так и не смог покорить.