Выбрать главу

— Нет. Но вы же этим занимаетесь? Вас для этого наняли? И вообще, что я делаю в вашем кабинете и почему не помню, как здесь оказалась? Может, вы никакой не врач? А маньяк, которому нравятся такие игры?

— Расскажите, что последнее вы помните? Что было до нашей встречи?

— Я была дома. Приготовила ужин. Майкл любит тефтели в томатном соусе. У меня закончилась паста, я ходила в лавку за ней. Потом помыла полы. Накрыла на стол. А потом… — она удивленно распахнула глаза. — А потом я оказалась здесь.

Тень узнавания омрачила ее красивое лицо. Хоул затянул паузу, давая пациентке возможность прийти самой к очевидному.

— Скажите, Елена, вы не впервые теряете время?

— Нет.

По ее щекам скатились две слезинки. Доктор проследил за ними и вернулся к изучению женщины. К наблюдению и анализу. Ее поза — снова скрюченная, женщина всеми силами старалась стать меньше. Голос, который звучал так, будто она боится, что ее услышат. Он пропадал через слово.

— Хотите об этом рассказать?

— Я не знаю, что говорить.

— Как часто вы теряете время?

— Иногда. Я… я все время уставшая. Будто не сплю. Хотя сплю много. У меня хорошая постель. Муж заменил матрас. Знаете, есть такие матрасы, в которых пружины не впиваются в спину. Я всегда мечтала о мягкой постели. Я думала, что матрас решит мою проблему со сном. И Майкл так думал. Он не любит мягкой постели, но для меня изменил себе. И как я могла подумать, что он упрячет меня в дурку? Это сделал кто-то другой. Майкл хороший, он любит меня. Кто это сделал, доктор?

Себастьяна, который за несколько лет привык ко всему, эти перемены в показаниях не удивляли. Равно как и не удивляло то, о чем говорила женщина. Диссоциативное расстройство личности, на данном этапе неподтвержденное и не признанное мировой общественностью, в Треверберге проявляло себя чуть ли не чаще всеми любимой и понятной шизофрении. Или даже депрессии. Он привык. Каждый пятый пациент жаловался на психогенную амнезию. Даже повезло понаблюдать за самой настоящей фугой. Елена же либо очень хорошо играла, что невозможно в течение столь длительного времени, либо действительно распалась на личности. Сколько их там? Как давно они появились, что хотят? Как лечить? На данный момент устойчивой практики по лечению данного заболевания не было.

- Как вы познакомились с Майклом? - задал врач новый вопрос, намеренно сбивая ее с мысли. Елена удивленно захлопала ресницами и наконец посмотрела ему в глаза.

— Н-не помню. Доктор Хоул, — она помолчала. — Я действительно не помню.

Она хотела встать, но передумала и крепче вцепилась в собственные колени.

— Я сошла с ума? Почему мир распадается? Это сумасшедший калейдоскоп.

Себастьян сделал еще несколько пометок и закрыл блокнот.

— Сеанс подошел к концу. Увидимся с вами послезавтра.

— Я остаюсь в больнице?

— Вам здесь не нравится?

Она подумала.

— Я понимаю, что здесь мне пока лучше.

Снова игра. Себастьян поднялся с места, проследил, чтобы пациентка ушла, и вернулся за рабочий стол. Он никак не мог поймать механизм переключения. Казалось, вот оно, рядом. Минуту назад она активная и живая и говорит иначе, потом замыкается. Ее вторую личность звали Мари. Мари была бойкой, излишне откровенной, почти вызывающей. Она говорила, что ей двадцать пять, она работает гейшей и не понимает, почему должна возвращаться в дом упыря Майкла, ведь ее клиенты намного интереснее и, что важно, богаче. Когда врач задал вопрос Мари, когда та пришла и вмешалась в спокойную жизнь Елены, личность звонко рассмеялась и заявила, что была всегда. Сам же Майкл клялся и божился, что жена изменилась после родов. Она долго лежала на сохранении в больнице и вернулась домой другим человеком. Начала пропадать по ночам. Однажды он забрал ее из злачного клуба в глубине Ночного квартала. А на следующее утро привез к Хоулу.

Расщепление, если это было оно, не приходит просто так. Могла ли послеродовая депрессия стать толчком?

Себастьян убрал блокнот с записями про Елену и Мари в стол. Закрыл глаза. И стал дышать, успокаивая нервы и мысли. Через несколько минут в голове прояснилось, а размышления о пациентке уступили место новому случаю. И новым задачам. Он был слишком молод и в профессиональном сообществе завоевывал уважение с боем. «Аналитик должен быть старше тридцати пяти, психиатр становится профессионалом после сорока». Хоул получил лицензию в двадцать, закончив экстерном университет. Потом шла череда программ переподготовки, аспирантура, кандидатская и следом докторская степень. Меньше года назад. Он всем своим существом стремился познать неизведанное, сочетая несочетаемое, работая с полицией и выдерживая практику в больнице.

Ему нравилась такая жизнь. Даже тогда, когда она начинала его пугать. То, что произошло вчера в госпитале, до сих пор занимало все его мысли и отнимало силы. Сессии с клиентами не поглощали так, как раньше. Он включался в процесс, он был профессионалом. Но на фоне - в самой глубине - думал о том, что за феномен наблюдал. И как сохранить это в секрете? Астер взял со всех сотрудников, кто имел доступ в реанимацию, подписку о неразглашении с такими штрафами, что даже самые болтливые решили помалкивать, пока руководство не соизволит дать прессе жирный кусок. Реанимация традиционно была закрыта для посещений, и с этой стороны пока угрозы не наблюдалось. У них был день. Может, два. Может, время до следующей рабочей недели.

После седативного большинство успокоилось. У пациентов взяли анализы. Сравнивали их с людьми, кого массовое помешательство не коснулось. Не обнаружили ничего. Оскар Мун ответов не дал. «У меня сгорело все оборудование, доктор Хоул, я бы хотел вам помочь, но невозможное сделать не могу». Посоветовавшись с доктором Марсом, который бессменно отвечал за процессы в реанимации, Хоул выдвинул идею о лечении переливанием «чистой крови». План был прост: заменить весь объем крови у тех, кто «сошел с ума». Подобная перспектива имела целый ряд узких мест. И в случае ее внедрения повышенное внимание к реанимации со стороны других отделений больницы неминуемо. И секретность не сохранить. Но Хоул не видел других вариантов. У него не было возможности поговорить с каждым из пациентов, и пришлось привлечь своих лучших врачей, которые также подписали документы о неразглашении.

Себастьян ждал их отчетов. От этой мысли стало не по себе. Сам он занимался чрезвычайно интересным случаем расщепления. А должен был взять кого-то из реанимационных сумасшедших.

Психиатр достал и открыл личное дело Мари-Елены. Ему не давала покоя мысль, которую озвучила Мари на одной из прошлых сессий. Он перелистал страницы, пробегая по неровным строчкам собственных записей, которые представляли собой сплошной набор значков и сокращений, не понятных человеку со стороны. Большой блокнот открылся на нужной странице. Хоул нашел обведенную двойной рамкой цитату. Он редко цитировал клиентов, но здесь решил, что ухватил что-то важное. В ключе происходящего в последние месяцы в городе, дел, которые разбирала полиция, эта фраза показалась ему важной. Даже ключевой. «Я пришла, когда необходимость сопротивляться своим желанием исчезла. Будто выключили свет, а когда его вернули, больше не было этой контролирующей тени».

Контролирующая тень. Супер-эго? Персона? Хоул быстро перелистал страницы и оставил себе напоминание: поговорить с Мари, контролирующая тень. Основная личность Елена показалась только сегодня, до нее врач общался со взбалмошной Мари. Почему он тогда не понял этого «я пришла, когда необходимость сопротивляться желаниям исчезла»? Почему пропустил? О чем думал?

Хоул еще раз внимательно перечитал цитату. Все-таки это новейшая история. Раскол произошел сейчас. Не в детстве. Потеря времени - новый симптом. Все, что было до, мистификация. Себастьян вскочил с места. Он понимал, что если ответит себе на вопрос «когда», поймет что-то важное. Слишком важное. Критичное.

Доктор зашагал по кабинету. Нужно поднять статистику. Но какую? Какими симптомами характеризуется отключение супер-эго? У каждого свои. Никакой архив не в состоянии структурировать потоки подобной информации. Ему не хватает ключа. И тогда эта загадка окажется расшифрованной. Подумав об «Энигме», машине, благодаря которой был взломан шифр нацистов, Себастьян взглянул на часы. Он задержался в больнице. Опаздывал на встречу, которая должна пройти в Деловом центре.