Неждана смеялась красивее. Серебристо, будто колокольчик. Аннушка гоготала от души, громко, свободно, как не пристало ржать благородной девице. Хотя, с чего это я взял, что она благородная?
— Ладно, Матвей Павлович, удивил, — отсмеявшись, признала она. — Либо и вправду тебя по головушке-то хорошо приложили, либо ты враль, каких свет не видывал. Сажайте его.
Куда ж сажать в чистом поле, не картошка, вроде. Но загадка разрешилась быстро: за ближайшими кустами я увидел… нечто. Большая железная повозка на резиновых колёсах, черная, как пригоревший в печи хлеб. Ни оглоблей, ни лошадей.
— Анна Михайловна, да такую и восьмёркой не утянешь! Лошадки-то разбежались. Может, мы по старинке, на своих двоих?
Взгляд у Аннушки стал задумчивым, а мужики с лязгом открыли дверь, пихнули меня внутрь и захлопнули обиженно заголосившее железо. Петля на ногах снова стянулась, и я повалился кулём, не справившись с равновесием, и саданулся носом о деревянную лавку. Провожатые мои, включая Аннушку, уселись спереди, за прочной решёткой. Не успел я подняться, как повозка зарычала, задрожала, дёрнулась вперёд и затряслась на ухабах.
Эх, маловато я за жизнь ругательств выучил! Сейчас хотелось завернуть что-нибудь, от души. Шатаясь, я скукожился в углу, схватившись ладонями за лавку, и пересмотрел своё положение. Если Аннушке подвластная такая неведомая магия, что может железную повозку заставить двигаться без лошадей, то сильна должна быть баба, чтоб ей ведьма плешивая в портки наплевала.
Бабы, если уж рождались с силой, то становились ведуньями. Как Марфутка. Души туда-сюда определять помогали. На свет появляться, от хвори исцелиться, за грань жизни шагнуть. Тоже Пригранные, в каком-то смысле. Но не воины. Аннушка же явно из боевой когорты. Мужики-артельщики у костра байки травили, дескать, есть где-то в потаённых уголках нашей родины орден магов, сплошь из женщин состоящий. Но я таковых за всю свою жизнь не встретил, а уж потаённые уголки излазил вдоль и поперёк. И у страны, и у изрядной части женского населения.
Повозка остановилась. Дверь распахнулась. Петля на ногах исчезла, и я шагнул наружу под насмешливый Аннушкин голос:
— Ты уж без фокусов, Матвей Палыч. А то снова стреножу. Неудобно, люди смотрят.
Тут она преувеличила. Людей на улицах портового города в ранний час было до странности мало.
Но мне и без них зрелищ хватило. Мостовая широкая, будто в столице. Я там бывал-то раза два, от силы, по делам Артели. Но помню свой восторг от простора. Да и дома здесь, широкие, основательные, в три этажа, тоже никак с портовым городом не вязались. Еще и из камня. Богато живут портовые.
Взгляд скользнул по улице и зацепился за заведение, которое в любом уголке страны ни с чем не перепутаешь. У порога отчаянно зевали две потрепанные жизнью девицы. Впрочем, опыт — это неплохо. А сочные груди, вываливавшиеся из глубоких вырезов, заставили вновь сглотнуть слюну. Эх, завалиться бы сейчас с этими крошками. Глядишь, потенциал бы пополнился. Часов через пять…
— Пожалуйте, Матвей Павлович, — подтолкнули меня в спину, вновь неприятно оборвав приятные мысли.
В доме, куда меня ввели под белы рученьки, было тихо и затхло. Сквозь плотные ставни раззадорившееся утреннее солнышко не проникало. Дважды споткнувшись на лестнице, я влетел, подбадриваемый очередным тычком, в душную комнату, но носом не запахал.
— Присаживайтесь, — без намёка на любезность велел один из сопровождавших, а Аннушка прошагала к окошку, цокая каблучками.
Комнату залил свет, источаемый странными светильниками, зависшими под потолком, казалось, без каких-либо креплений. Я опустился на стул возле стола, напротив уселся сопровождающий. Анна Михайловна сняла шляпу, рассыпав по плечам волнистые каштановые волосы, и лениво бросила:
— Приступайте.
— Ваше имя? — тут же начал один из моих конвоиров.
— Побединский Матвей Степанович, — покорно отозвался я, исподволь изучая кабинет. Надо изловчиться и прикинуть магический потенциал барышни. Уйти-то я уйду, но хотелось бы с минимальными потерями. Меня там Гниль ждёт. А снадобий по-прежнему нет. И тварь нечем разделать. Хотя, кинжалом можно разжиться у конвоиров, вон, у собеседника за поясом…
— Год рождения?
— Одна тысяча шестьсот…
— Матвей, хватит Ваньку валять, — резко отозвалась Аннушка. — Пошутили и будет. Если ты надеешься, что тебя спасет титул, то оставь надежду. Нам нужна Шестерня. А тебе — шанс на жизнь и свободу. Не спорю, то, что ты добрался до Приморска — чудо, мы почти не надеялись. Но ты здесь. Осталось передать Шестерню, и все, амнистия у тебя в кармане.