— А что сейчас с Гнилью?
— Теперь она полновластная хозяйка наших земель. Города стоят обособленно, люди туда стекались, маги крепостями их обнесли. Между городами сообщение только под землёй. Ну, или по воздуху. Но это опасно.
Я пытался переварить полученную информацию. Пока выходило плохо. Я слишком мало знал о том мире, куда мне довелось попасть. О моем мире. Пожратом тваревой Гнилью.
— Что случилось с родом Охотниковых?
Анна вздохнула и нехотя ответила:
— Попались на заговоре. Их уличили в сговоре со смертниками. Потом на Государя было покушение. Участие главы рода Охотниковых доказали. Но пропала Шестерня. Артефакт, который питает крепости вокруг городов. Её обнаружили в имении Охотниковых. Глупо обнаружили. На виду лежала, в сокровищнице. Государя сомнения взяли. Он и отправил тебя… Молодого Матвея Павловича донести артефакт до Приморска. За Шестернёй шла настоящая охота, Государь решил, что на Матвея никто не подумает. Отправил группу из Тайного Сыска приглядывать. Пять человек. Не дошёл ни один. А Матвей дошёл, хоть и пропал, растворился в Приморске. Полсуток искали…
— Не дошёл Матвей, — пробормотал я, вспоминая удар по голове и заливающую глаза кровь.
— Что?
— Да так, рассуждаю.
— Кто ты, Матвей… Степанович? — Аня вскинула голову и с тревогой вгляделась в моё лицо. Хороша же, а. Хоть и грудь не носит.
— Видимо, тот самый изувер, с которого всё началось. Только бабу я ту не трогал. Подставили меня, как вашего Охотникова.
Аня побледнела и отодвинулась дальше, машинально схватившись за голенище.
— Тише, Аннушка, — спокойно произнёс я. — Ты без меня из Гнили не выйдешь. Теперь твоя очередь представляться. Кто ты?
— Графиня Потапова Анна Михайловна, — тихо произнесла барышня. — Из Тайного Сыска. Я ищу и казню таких, как ты, Матвей.
Глава 5. В кольце тварей.
— Я казню таких, как ты, Матвей. Неприкаянных душ. Магов смерти. Отступников. Заговорщиков.
— Отчаянное признание, — хмыкнул я. — Учитывая, что ты в моей власти, самоубийственное. Но-но, Аннушка, без резких движений. Помнишь же, я убивать в Гнили не должен. Это не значит, что я не стану защищаться.
— А за Гнилью?
— А вне Гнили — пожалуйста. Но мы с тобой договоримся. Твоя жизнь мне без надобности. А тебе моя позарез нужна. Жизнь. Настолько, что ты меня беречь должна, как зеницу ока. В государственных интересах. Много нас таких? Магов Смерти?
Аннушка немного успокоилась, но придвигаться обратно не спешила. Костёр отбрасывал блики на её лицо, отчего в жёлтых глазах плясало колдовское пламя.
— Нет. Я за пять лет службы двух… видела.
Печально. Значит, ни Артели, ни последователей, зато Гниль расползлась на всю страну. Молодцы, потомки, такое государство просрали. А мы ведь ведущую роль на мировой арене играли. Теперь, видать, Матвеюшке разгребать. Эх, хорошо, отец не дожил…
Нет, конечно, не такой уж я герой, чтобы радеть за утраченное другими Отечество. Но любого мага-пригранника с детства воспитывали в идеалах служения Артели. Не сделаем мы свою работу — Гниль сожрёт все к ведьминой заднице. Собственно, сожрала уже. А раз я последний остался…
— Худосочная ты больно для сыскаря, — хмыкнул я. — Тебя любой заломает. Или только приговоры зачитываешь, а ловят и в исполнение приводят другие?
— Много ты понимаешь, — огрызнулась обиженная Потапова. — Я одна из лучших. Да и работёнка такая, что на балу не похвалишься. В лоб против отступников идти мало проку. Исподволь надо. А кто на благородную девицу подумает?
— И то верно. А мне тогда зачем рассказала? Я на балы уже не ходок?
Анна Михална угрюмо сопела, не глядя мне в глаза.
— Дела… — понял я. — То есть, для Матвея Павловича никакой амнистии не предполагалось? Дотащил малец то, что вам надо было, и всё, в расход?
Аня молчала, но я понял, что попал в точку по её напряжённому взгляду.
— Аннушка, и не совестно тебе было бы мальца-то в расход пускать? Он же тебе в младшие братья годится. Тебе, небось, за двадцать годков-то перевалило?
— Двадцать пять, — глухо ответила Анна. — Не совестно, Матвей. Знал бы ты, какую мерзость отступники творят, тоже колебаться бы не стал. Возраст роли не играет. Самому молодому было четырнадцать. И он жертвы приносил. Человеческие. Сбрендил совсем, там любая медицина бессильна.
— Это его ты «видела»? А ещё которого? Тоже юнца безусого?
— Не надо из меня изверга делать! Этого не я. Я тогда ещё сама соплячкой была. Наставник мой охотился. Меня не взял. Я уже после… И они, так… поспокойнее были.