Рассвет уже касался верхушек крон ласковыми пальцами, когда я тащил тушу гролка под прикрытие бурелома. Хорошо бы хоть когти срезать. В идеале, конечно, разделать и наварить снадобья. Все компоненты не найду, но на безрыбье и половина сойдёт. Главная составляющая есть, значит, целебный эффект будет, пусть с побочным действием и слабее, чем обычно.
Лекарство, как известно, от яда отличается исключительно дозировкой. А варить снадобья из протравленных насквозь тел тварей нас научили на первом году в Артели. Как бы ни был силен маг Пригранья, шанс остаться в Гнили с голым задом существовал всегда.
Тушу надо чем-то разделать. Но оружия у меня не было, а выцеженной из тумана магии едва хватило, чтобы остановить кровь и затянуть рану на ладони.
Напластать тварь нужным образом, не задев внутренности, я бы сейчас не смог, даже на той силе, что была у меня до битвы. Выбрав самую мелкую монетку, я зарядил её и оставил под тушей в виде маяка. Или доберусь до Артели, и тогда нужда в подножных ресурсах пропадёт, или разживусь инструментарием и вернусь.
Оставалась еще одна проблема. Гниль. Выходит, ночью она расползлась на пару сотен метров. Я прошёлся немного вглубь и уткнулся в Грань. Плотную, вибрирующую стену. Значит, Гниль до меня не доползла. Раньше остановилась. Тогда как тварь оказалась снаружи? И туман тоже? Обычно Грань держала их в своих пределах, прорываясь лишь под натиском большого количества тварей. Но других, кроме гролка, я не обнаружил. И следов тоже. Выходит, за Грань прошёл только он один?
Это уже был не звоночек, тяжелый набат.
Магом Пригранья я был с рождения. То есть, мы все таковыми были с рождения, магия передавалась по наследству, и исключительно по мужской линии. Бабы рождались или пустыми, или со слабым даром. Как та же Марфутка. В знахарки шли.
А большинство моих соратников до пятнадцати лет болталось у материной юбки, обучаясь обычным премудростям жизни. И лишь потом отправлялось в Артель. Учиться.
Мой же батька меня всюду за собой таскал. И в Гниль в первый раз взял в пять годков. Ох и ругалась мамка… Так он только за Грань и завёл, показать. Будто спешил. Будто чуял, как мало ему отпущено пожить на белом свете. В Артель учиться я отправился уже сиротой. Сгинул отец в Гнили. Ушёл в поход и не вернулся. И похоронить нечего было. Мамка все глаза проплакала и потускнела вся. А я учился, как одержимый. Пригодились уроки отца. В Гниль я пошёл уже на втором году обучения.
Самовольно.
Раньше полных четырёх курсов не пускали.
Основных задач у Артели было три: удерживать Грань непроницаемой и неподвижной, истреблять тварей, чтобы массой прорыв не спровоцировали, и искать способ изничтожить саму Гниль на корню. Маломальских успехов мы пока достигли только по первым двум пунктам. Причину возникновения Гнили выяснить пока не удалось. Зато укреплять её границы мы научились неплохо.
То, что здесь Грань пропустила наружу туман и тварей, могло иметь два объяснения. Первое, неприятное: образовался новый очаг, к которому меня невесть как выкинуло после проклятия Нежданы. Второе, катастрофическое: сдерживающие амулеты перестали работать, и нужно срочно искать новые способы заштопать раны на теле родной земли.
Мне надо как можно скорее попасть в ближайший штаб Артели.
Пожитки собирать не требовалось: все моё было при мне. Я пересёк лес с удвоенной осторожностью, едва забрезжил рассвет. Тело все ещё ныло, сетуя на вчерашнюю нагрузку. Отчего же я так ослаб? Магия тоже демонстрировала зад, не желая подчиняться.
Исцарапавшись и пару раз едва не запахав носом, я, наконец, вывалился из-под завесы ветвей на открытое пространство и побрел в сторону порта. Ветер толкал меня в спину, зябко забираясь под полы влажной от утренней росы одежды, взъерошивал отросшие светлые волосы, свистел в ушах. Именно поэтому я не сразу различил голоса, доносившиеся от мостков, с которых меня вчера купали.
— …след… не похоже…
— …мне тут всё! Найти!
— …аше …городь… да где…
На мостках и вокруг ползали четыре человека, едва не носом землю роя. Пятый, высокий и худощавый, стоял, заложив руки за спину. Что-то мне подсказывало, что их неуёмная активность имеет прямое отношение к моему вчерашнему заплыву.
Я пригнулся, но, видать, слишком резко. Меня заметили. Голосов я уже не разбирал: несся, петляя, словно заяц. В памяти еще держалась оглушительно бахнувшая железяка. Но церемониться со мной не стали. Ноги захлестнула магическая петля, и я кулём покатился по свежей травке. А магия, ветреная моя красавица, гордо отказалась отзываться.