13 июня начался ремонт: две женщины из Молдавии. Ще в нерве: «Ремонт я выдержу, но ремонт и тебя — никак нет». И пошли трудные ремонтные дни с запахом краски, с шуршанием и стуками. Под ремонтир занимался Чеховым и Хлебниковым:
А еще хочется поскорее, чтобы закончился ремонт и в квартире стало чисто… 10-го приступил к Марине Цветаевой. Сделал (осилил, сотворил) и бросился, аки лев, на Сашу Черного.
«Скучно жить на белом свете!» — это Гоголем открыто.
До него же Соломоном, а сейчас — хотя бы мной.
Саша Черный — это ирония, насмешка, сарказм и тихая грусть лирического аутсайдера:
17 июня — буря под именем «ремонт» бушевала 4 дня и исчезла. Мы с Ще почти счастливы… Прощай, раскирдаж, все убрано и прибрано. Порядок.
15-го получил смешные деньги за «Огненный век». Никчемный литературный труд, оплачиваемый хуже, чем какой-нибудь лотошницы. Может быть, пора завязать с книгами? Муторно. Трудно. Нерентабельно. Для контраста: в Думе была шикарная драка, и артистка Елена Драпеко орала во всю глотку: «Компридурки!..»
24 июня — 17-го вечер в Чеховском культурном центре. Лето, и в зале 30 человек. Но публика интеллигентная и интересующаяся. Все прошло на ура… Пришла в голову мысль написать книгу «Гибель принцесс». В «Вагриус» отвез рукопись «Сада любви»… С Ще быстренько потратили весь гонорар от «Огненного века», наиболее важная покупка — доска для глажки белья. В этом есть какой-то символ…
Да, забыл написать: звонила Людочка и рассказывала, как Боб ходил в русский магазин в Бруклине и видел там три мои книги, в том числе и «Коктейль». Долетел до Америки?..
1 июля — моя нынешняя пенсия равна 1.570 = 34 — это примерно сегодняшние по курсу 54 доллара. Не густо. Получил пенсию и продолжал долбить серебристов: Городецкий, Виктор Гофман, Зенкевич, строки последнего:
После Зенкевича — Рюрик Ивнев, Василий Каменский, Короленко. Интересно, что каждый очередной материал кажется трудным, а следующий — еще труднее. Но делаю, а потом читаю и кажется, что все так легко…
Была у нас в гостях Люда Варламова и рассказывала о своих живописных успехах (тоже труженица). В какой-то момент я вышел из комнаты, и Люда мечтательно призналась Ще: вот бы мне такого, как Юра, легкого, знающего, остроумного, а все знакомые — увы, не то… На что Ще сказала: все думают, что он — тяжелый человек. Ще сознательно сгустила краски?..
4 июля — такое ощущение, что мчусь в поезде, а в окнах то и дело мелькают лики, силуэты поэтов и писателей Серебряного века: Кузьмина-Караваева, Сергей Маковский, Николай Минский… Только успевай их разглядывать и фиксировать мгновенное фото. А сегодня в ночь поездом еду в Воронеж с товароведом Ларисой представлять «Радугу» в лучшем книжном магазине города. Я там когда-то был, сохранился клочок письма с датою — 7 марта 1965 года: «…Три ночи в доме колхозника под сокрушающий храп двух Добрыней Никитичей. А заем душой и телом в люксе… После долгой борьбы сдался директор настоящей гостиницы якобы товарищ Окулевич сдался московским журналистам…» Был я в этом Воронеже вместе с фотокором Сергеем Жарковым.
И вот второй наезд уже в другом качестве — писателя со своими книгами. Воронеж — город Алексея Кольцова, Никитина, Андрея Платонова, здесь в ссылке находился Осип Мандельштам. Но главное — в Воронеже родился мой любимый Иван Алексеевич Бунин, а в городе Боброве — почитаемый мною Сергей Муратов.
Поездка в Воронеж состоялась на фоне истерического крика коммунистической газеты «Правда России», что, де, «правительство Путина-Касьянова-Грефа начало планомерное и циничное наступление на социально-экономические права и свободы народа». Вопль коммунистов: «Дадим отпор этим зловещим замыслам!» Удивительное дело: впервые народ одели, обули, накормили, дали шанс посмотреть на Запад, свободно читать любые книги и т. д., проявить каждому, кто есть кто, как эти зюгановы-харитоновы запричитали и зарычали. Им снова Ленина-Сталина возвращай, чтобы полились потоки крови. Мазохисты несчастные!