«По предварительным данным, обрушение кровли монтажного корпуса на Байконуре, – не терял энергичности голос дикторши, – произошло из-за рокового стечения обстоятельств. Окончательные выводы госкомиссия огласит на следующей неделе».
– Ба-аб, ну давай! – Павлик переобулся и вытягивал левую ногу, чтобы Татьяна Сергеевна завязала шнурок.
– Пять минут еще буквально. Сейчас сготовится…
– Пять? – Он посмотрел на свою руку, растопырил пальцы, шепотом их пересчитал, мотнул головой. – Много! Пошли-и!
– Помолчи хоть маленько! Дай послушать, что в мире творится.
Внук топнул ногой, всхлипнул и ушел из кухни.
Пусть посердится. Если во всем потакать…
«В республике Тува, – продолжали сообщать из пластмассовой коробочки радио, – удалось остановить распространение огня, угрожающее селу Сой. А в Хабаровском крае за минувшие сутки площадь охваченной огнем тайги возросла на семь тысяч гектаров».
«Каждую весну, – по инерции продолжала ворчать Татьяна Сергеевна, – горит и горит. А не горит, так затопляет…»
«Торговый дом “Уралсевергаз” прекратил сегодня газоснабжение нижнетагильского химзавода “Планта”. В результате без горячей воды остался жилой микрорайон “Северный”, дома которого обслуживаются котельной химзавода. Долг предприятия за поставку топлива составляет три целых три десятых миллиона рублей».
«Да-а, конечно, – отреагировала она и на эту новость, – отключать-то они умеют».
Вздохнула и испугалась своего вздоха, дряблого, совсем старушечьего; заторопилась, проверила мясо в сковородке, сдвинула гречку с горячей конфорки. Все, можно идти.
Ах да, чуть не забыла!.. Выдернула вилку холодильника из разболтанной розетки – масса случаев, что перегорает техника, когда вечером электричество подают. Напряжение скачет как бешеное.
– Ну все, Павлуш, не злись, – примирительно сказала, надевая кофту, – надо же мне было еду приготовить. Мама с дедой с работы придут голодные, а у нас один хлебушек… Пойдем, пойдем гулять теперь, пока лифт не отключили!
Павлик исподлобья смотрел в экран телевизора, делал вид, что не слышит.
Первая лекция – в девять часов. «Древнерусская литература» у первого курса историков. После большой перемены, в час дня, фольклор на втором курсе филологического факультета.
Путь от дома до института (четыре года назад переименованного в педагогический университет, но название не прижилось) занимал у Юрия Андреевича обыкновенно двадцать минут на троллейбусе. Впрочем, в последнее время троллейбусы с улиц почти исчезли – ломаются, говорят, один за другим от старости, – и их заменили микроавтобусы «Газель», по шесть рублей за проезд.
И сегодня, хоть вышел он в самом начале девятого, у института оказался за пять минут до начала лекции. Почти бегом преодолевал путь от остановки до двери. По дороге ругал себя: ведь еще в прошлом месяце решил не покупать проездной билет на троллейбус (все равно почти не ездит на них, чаще всего, не дождавшись, садится в «Газель»), но двадцать пятого апреля по давней привычке подошел к киоску «Гортранс», сунул в окошечко сто двадцать рублей: «Проездной на троллейбус, будьте добры. На май».
Да, всё, надо бросать эту традицию, тратить пусть на три рубля больше, зато добираться на работу без таких вот проблем. Сперва на остановке мнешься, а потом – трусцой…
Уже больше тридцати лет Юрий Андреевич Губин пять раз в неделю открывает тяжелую, из толстого мутного стекла дверь, входит в вестибюль историко-филологического корпуса. Раньше, во времена своего студенчества и аспирантуры, сдавал пальто в гардероб, а затем по праву преподавателя стал раздеваться на кафедре.
Двадцать три года он преподает здесь древнерусскую литературу и фольклор. Давно пора бы получить профессорское звание (уже как-то совсем неприлично в сорок девять именоваться доцентом), только всё собраться не может всерьез засесть за докторскую, набрать себе учеников-аспирантов. Размышляет об этом частенько, но мимоходом, расплывчато – скорее даже не размышляет, а мечтает написать, набрать, стать…
Надсадно, загнанно дыша, Юрий Андреевич поднялся по крутым, вышарканным до ложбинок в бетоне ступенькам на третий этаж, вошел на кафедру русской литературы.
Просторная комната, на стенах портреты классиков. С потолка свисает огромная, напоминающая театральную, люстра… А вот ходить по комнате сложно – дело в том, что на кафедре восемь штатных сотрудников и у каждого персональный стол, плюс к тому стоят два громоздких, глубоких кресла, между ними журнальный столик с чайной посудой, и еще, конечно, вешалка, шкафы для документов и книг.