Отвыкшие от живого звука уши пытались выделить из шелеста листвы птичий гомон, но не улавливали его. Руки касались колыхающихся под ветром стеблей, скользили по жестким упругоподатливым волокнам, а пальцы непроизвольно оглаживали пучки сочных, цвета аметиста стигмарий.
Открылся проход. Изнутри пахну, ло жильем и прохладой. Шлейсер вошел и остановился, привыкая после яркого солнца к сумраку просторного помещения, вдоль стен которого теснились блоки измерительной аппаратуры, соединенные с коммуникаторами бездействующих в настоящий момент AR-трансмиттеров и телекванторов. По верху стен в несколько ярусов тянулись гирлянды волнопроводных коллекторов из серого металлопласта.
Так прошло около минуты. Загустевшая тишина как воск набивалась в уши, прерываясь лишь отзывающимися в висках толчками собственного сердца.
— Есть здесь кто-нибудь? — Голос Шлейсера прозвучал сдавленно и глухо.
— Подойди, — последовал после паузы ответ, сухой и отрывистый как выстрел.
Он повернул голову влево, откуда раздался голос и, приглядевшись, увидел четыре пары впившихся в него глаз. Люди в такой же, как и у него одежде сидели в составленных в ряд креслах напротив затемненного окна, из которого во всех деталях просматривался участок только что проделанного им пути.
Шлейсер приблизился на несколько шагов и тоже уставился на четверку «аборигенов», поочередно обводя их настороженным взглядом.
Последовала еще одна долгая пауза. Когда дальше молчать стало невозможно, тот же голос произнес:
— Стало быть, оценен по заслугам?! И надо думать, наворотил немало. — С этими словами из ближнего кресла поднялся плотно сбитый мужчина возрастом под пятьдесят с густо заросшим лицом и черной гривой. Он подошел вплотную и, продолжая глядеть исподлобья, продолжил: — Забудь, кем ты был. Нас это не интересует. Запомни — здесь ты ноль, никто, кусок дерьма, и только. Выживешь или сдохнешь — никому нет до этого дела. Здесь свои порядки, свои законы. И никто не вправе их менять.
Шлейсер, обескураженный таким приемом, не знал, что отвечать. Надо же! Такое сказать! И без того понятно — не станет он здесь ничего менять. Пусть живут, как знают. Первые слова! Такими ли они представлялись?.. И как вообще должна была произойти встреча?.. Об этом, честно говоря, он раньше не думал.
— Я не собираюсь ничего менять, — отчужденно проговорил он первое, что пришло на ум. — Но и меня принимайте таким, какой есть. Другого не будет.
Какое-то время поселенцы молча изучали гостя. Потом бородач, откинув длинную прядь с выпуклого, прорезанного морщинами лба, протянул руку и сказал:
— Нам известно о тебе все, флаг-кампиор. Меня зовут Тибор Ленард. У нас не принято миндальничать. Поэтому для всех, я — Тиб. Отныне ты — Нат.
После этих слов остальные колонисты задвигались, заговорили, после чего встали и поочередно представились:
— Рон.
— Арни.
— Фил.
И хотя холодок неприятия еще отражался в глазах и поведении присутствующих, Шлейсер почувствовал, как спадает внутреннее напряжение, рассеивается в голове туман, ровнее бьется сердце, а в душе вязкой патокой разливается смирение. Все! Судьба определена окончательно и бесповоротно. Не надо никуда спешить, отдавать приказы, исполнять распоряжения. Никакой ответственности. Ничто не изменится ни от его бездействия, ни от его трудов. Мир сузился до границ собственного «я», а это означало полную свободу, как в мыслях, пусть даже самых несуразных, так и в поведении.
Тиб отключил светофильтры и в помещение хлынул солнечный свет, напомнив, что жизнь продолжается.
— Фил, — обратился он к человеку средних лет с лысиной от лба до затылка, хитрыми глазами и лисьим лицом. — Ознакомь Ната с нашим хозяйством и помоги ему устроиться.
— Без проблем, — отозвался тот и повел Шлейсера по длинному, выстеленному эластиком коридору вглубь строения.
Из встроенных в потолок бестеневых светопроводов струился мягкий приглушенный свет. От располагавшихся по бокам загерметизированных овалов дверей с врезами лазерных запоров веяло отчужденностью и неприкасаемостью.
— Здесь размещены обеспечители задействованной части мозга ультиматора для информобмена с Метрополией, — стал пояснять по ходу Фил. — Доступ к ним заблокирован. Этот корпус, как и остальные, разделен на пять секций, каждая из которых в случае опасности обособляется от остальных. Это я так говорю, на всякий случай. Пока удовольствия полюбоваться этим зрелищем у нас не было. Второй этаж, центральная башня-ствол и два остальных корпуса тоже запечатаны. Там основная часть оборудования, главный процессор, энергораспределительная система, информационные и программные терминалы. Подземная часть с резервным обеспечением в полной исправности, но и туда к нас доступа нет. Вроде бы где-то должен быть запасной вход. Но где — мы не знаем, потому как раньше с такими станциями дела не имели.