Мерлин, похоже, потерпел сокрушительное поражение.
Тайлер узнал это очень скоро после того, как очнулся в такси, везущем его неизвестно куда и неизвестно зачем. Впрочем, скоро стало понятно, куда и зачем. Очевидно, Луг решил продемонстрировать поверженному врагу свою силу или же свое тонкое чувство юмора.
Вернувшееся острое зрение позволило ему различить заголовки газет в ближайшем киоске – и судя по ним, отсутствовал он в земном мире не сутки, а гораздо больше. Целых тридцать дней, понял он, вслушавшись в тихий стрекот радио. Он предпочитал не вспоминать, какой срок он прожил на Волчьей пустоши – безутешная старость словно бы затопила его волной, а потом непостижимым образом вновь отхлынула.
Лондон был дождлив, сер и шумен, как всегда. Тайлер подумал, что мог бы вернуться сюда даже через год – и не сразу бы заметил разницу.
Странно еще было то, что Тайлер никак не мог увидеть лица таксиста – тот все время отворачивался, а когда все же, наконец, повернулся, детектив аж закашлялся. Как бы сильно он ни был предан своему проклятому магу, силу прекрасного и жуткого короля фэйри всегда признавал.
Таксист оказался маленьким, сгорбленным, но чрезвычайно широкоплечим, с огромным крючковатым носом, с рыжей бороденкой, как у козла, и на круглой голове его привиделись Тайлеру маленькие рожки. И запах от него шел характерный – тянуло железом и землей.
Хилл едва сдержал гримасу – кобольдов он сильно не любил, хотя большой угрозы в них не видел, но характер у тех был мерзкий: обычно они притворялись мирными, пряча врожденные хитрость и жестокость, но пускали эти качества в ход всегда, когда обстоятельства позволяли сделать это безнаказанно. А сейчас, насколько Тайлер знал, обстоятельства как раз позволяли.
Вез его кобольд вовсе не в леса и на вересковые пустоши, а прямиком в Сити – такси ловко, как блестящий жук, бежало по лондонским улицам.
Несколько минут спустя кэб плавно притормозил, и Тайлер лишь на секунду выглянул в окно, а рыжий карлик уже растаял в воздухе. Хилл успел неторопливо выйти из кэба и захлопнуть сверкающую дверцу, как кэб тоже исчез, безо всякого следа.
Тайлер осмотрелся и не нашел вокруг ничего необычного: он стоял на перекрестке Митр-стрит и Фенчерч-стрит, за спиной тянулось скучное казенное коричневое здание, прямо позади в витрине пестрели банки с какими-то сладостями, впереди красовался герб на кремовом здании школы сэра Джона Касса, а выше, меж узких улиц, открывался прекрасный вид на Корнишон, который казался совсем близким, хотя и стоял на три улицы выше. Редкие прохожие сновали по своим делам, лениво проезжали кэбы и велосипедисты – в Лондоне медленно день клонился к вечеру.
Тайлер пожал плечами, застегнул куртку и собрался уже направиться к метро Олдгейт, как услышал какой-то почти неразличимый для человеческого слуха шорох.
Какой-то шорох, который быстро нарастал и вскоре превратился в гул, скрежет и оглушительный звон, но еще раньше, чем слух уловил эти звуки, Тайлер превратился в соляную статую наподобие жены Лота, увидев то, чего не довелось увидеть с такого ракурса больше ни одному лондонцу – ни одному и никогда.
Пресловутый Корнишон, башня Мэри-Экс, только что горделиво сверкавшая своими плавными узорными боками, дивное прозрачное яйцо, которое вполне могли бы сотворить сиды, но построил человек по имени Норман Фостер, – вздрогнуло и рассыпалось.
Разлетелось в мельчайшую пыль.
Не только стекло, но и бетон, и металл, и стальные сетки, опоясывавшие башню, и зеленые сады внутри, и все сорок великолепных этажей в стиле биотек, вместе с офисами знаменитых на весь мир фирм (Тайлер помнил лишь некоторые – Swiss Reinsurance, IVG Immobilien, Deutsche Pfandbriefbank), вместе с банкетными залами Searcy’s, с первоклассными ресторанами на самом верху под стеклянным куполом, где Тайлеру только раз удалось побывать, когда его пригласила на свидание одна немолодая, но роскошная дама… Вместе с сотрудниками всех этих компаний с громкими именами, с сосредоточенными финансовыми и страховыми клерками, заносчивыми топ-менеджерами, с барменами, официантами, служащими всех мастей, с теми немногими взволнованными гостями, которым посчастливилось в этот день всеми правдами и неправдами попасть в культовый Корнишон – или Эротическую сигару, как называли ее некоторые жители столицы… Каких только эпитетов не удостаивалось это «яйцо»: высокотехнологичное, органичное, динамичное, монументальное, сексапильное...
Исчезнувшее. Проигранное в нун.
Впрочем, скорее всего, Том Коллинз даже не подозревал, что очередная выигранная им партия сотрет с лица земли одно из самых оригинальных сооружений рук человеческих, а заодно заберет и тысячи жизней. Но Хилл был убежден, что, даже если бы знал, это бы его не остановило.
Ставки явно поднялись.
Тайлер был настолько ошеломлен, что даже не услышал моментально раздавшихся вокруг и быстро усиливавшихся и умножавшихся воплей, зато ясно услышал, как кто-то рядом низким спокойным голосом произнес:
– Жалко. Было в нем что-то трогательное.
Хилл повернулся – бок о бок с ним стоял, засунув руки в карманы, стройный худощавый мужчина, на вид лет сорока, рыжеватый, тонколицый, в голубом плаще и полосатом шарфе. Тайлер услышал очень ровный, ни на долю секунды ни сбившийся стук его сердца, а запах от человека шел какой-то сладковатый, кондитерский, словно бы сахарной пудры или марципана. Не человеческий запах.
– Странное обрушение, не находите? – вежливо сказал Тайлер.
Рыжий усмехнулся, показав какие-то уж слишком острые белые зубы, и Хилл вздохнул.
– И кто же вы?..
– Все зовут меня просто мистер Ред, удобно, правда? Но ты, Тайлер, можешь звать меня Риваль. Мы преданы одному человеку.
– Но ты ведь сид, – сказал Тайлер.
– А ты волк, и что с того? – парировал Риваль. – Я не сид, я филг. Два врага в одном. Это не помешало мне встать на сторону того, у кого почти не осталось сторонников. Я считаю, что он дал нам шанс, а не отнял его, как думают многие. Да еще и жестоко поплатился за это. Но я не уверен, что в Ллисе или в Эмайн Эблах мыслят таким же образом.
Хилл молча переваривал полученную информацию: филги были детьми фоморов и туатов, очень редким гибридом, поскольку даже до того, как туаты и фоморы начали вражду, они редко испытывали любовь друг к другу. Зато плод такой любви получал дары от обеих рас, его магические способности умножались вдвое. Филги могли быть настоящими сонными магами и многоликими оборотнями, как фоморы, при этом получали некоторые уникальные таланты сидов – возможность наяву насылать морок, превращать материю, тянуть энергию из любых окружающих вещей, менять сущности. До силы высших туатов филгам было, конечно, не дотянуться, как и до силы высших фоморских магов, однако универсальность давала им большие преимущества. Тайлер не хотел бы вступить в бой с филгом, хотя зловредным нравом те никогда не отличались, наоборот, славились склонностью кого-то оберегать, будь то фэйри или человек.
– Я побывал в Ллисе, – сказал Риваль. – И привез в Лондон фоморского игрока.
Тайлер улыбнулся, показав чуть вытянувшиеся в присутствии неизвестного фэйри клыки.
– А я побывал у Луга, – ответил он. – И приставлен к сидскому магу.
– Я знаю, – чуть улыбнулся Риваль. – Затем я и нашел тебя. Близится решающий час, и все должно сойтись в одной точке. Мы должны заставить их выслушать нас. У нас совсем мало времени.
– Боюсь, у нас его почти не осталось, – хмуро заметил Хилл, глядя на кучку чего-то, очень похожего на золотистый пепел, что осталось от башни Фостера.
***
Физически Том никогда так долго не находился в одиночестве. Вечно с ним рядом кто-то болтался: знакомые, приятели, собутыльники, коллеги, женщины, персонажи статей… Вечно он с кем-нибудь болтал, шутил, сушил острые зубы в ухмылке; завтракал, обедал и ужинал не дома; то пил с кем-то, то танцевал, то в покер играл; офисы редакций, экспедиции, самодеятельные расследования, званые ужины, премьеры… все это шумное, пестрое, выматывающее до черных кругов под глазами…
Да его пол-Лондона знало в лицо, хотя ведь и не звезда вовсе, просто популярный колумнист, мелкая рыбешка. Но Коллинз славился умением заводить связи в любых кругах. Он добровольно несся по этой дороге, увешанный гламурными бантиками и дорогими ошейниками, взметал вокруг себя всю эту искристую пыль тучами, очертя голову бросался в бой, лаял, дрался и заискивал… Вот он рядом с легендарными музыкантами, вот с писателями, вот с актерами, вот очередная суперстар или старлетка, неважно, в его постели, и, кажется, даже мокрые простыни попадают в кадр папарацци; вот он под софитами со своими великими друзьями, которые забывают его имя через минуту, но щедро делятся с ним минутами славы, и лавровые листы, отвалившиеся с их венков по пути к очередной награде, Том водружает на свою голову – со временем их набирается на собственный лавровый венок, и вот уже его книгами интересуется солидное издательство… Такой путь был знаком многим мелким хищникам, и Том варился в этот кипящем котле с веселым удовольствием, лишь молодея от обжигающего варева, как сказочный принц.