– Прекратить играть, – со злостью изрек Имс и сжал губы. Он, кажется, догадался, что Том думает. – Ты ведь не хочешь принести на землю апокалипсис?
И тут Том захохотал. Вот прямо до слез, смеялся и смеялся, понимал, что отчасти это уже истерика, но отчасти веселился вполне искренне.
– Может, как раз этого я и хочу? Ты промахнулся, Имс. Не на ту лошадку поставил.
– Да нет, – сказал Тайлер. – Ты веришь Лугу. Ты думаешь, что он принесет мир сюда, и мы снова воссоединимся с магией. Тебе хочется верить в сказку, Том.
– Только сказка-то страшная, – продолжал гнуть свою линию Имс.
– В этом и прелесть, – оскалился Том. – Дальше что? Я жду, когда мне будут вырывать ногти, продолжая сладкие увещевания.
– Может, и дождешься, дорогуша, – ощерился в ответ Имс.
– Вы маги? – подал голос Джим.
– О, боги, да ты должен был триста раз потихоньку свалить отсюда, кретин, пока на тебя не обращали внимания, – поморщился Хилл.
– Я думал убить его, – удивился Ред.
– Зачем? – спросил Имс. – Думаешь, кто-то ему поверит, если он расскажет? Или просто так, руки чешутся? Как же мне вся ваша компания уже поперек горла стоит со своими кровожадными инстинктами.
– Если грядет апокалипсис, как вы тут толкуете, я хотел бы определиться заранее и выбрать сторону, – возразил Джим, и Том вытаращился на него – у парня совсем инстинкт самосохранения отказал?
А Имс, наоборот, взглянул с интересом и предупреждающе поднял руку в сторону дернувшегося Риваля. Том увидел кобуру под мышкой, как у полицейских. Еще одна, теперь он обратил внимание, висела на поясе, пиджак – отличный, кстати, щегольской даже – характерно топорщился на боку. И кто еще здесь пижон?
– Мне нравится этот парень. Тебе что, нечего терять?
Джим пожал плечами и засунул руки в карманы брюк. Весь он был ладный и какой-то гордый, что ли: невысокий, но подтянутый, поджарый, держался независимо, двигался порывисто и чуть резко, и лисья его мордочка слегка морщилась, как если бы ему приходилось объяснять очевидные факты.
– Я понял, что вы крутые парни, и я бы подумал, что все, что вы несете сейчас, бредни, если бы на моих глазах «Харродс» не стал кучкой дерьма. И что мне терять, если скоро все станет таким дерьмом? Вы маги?
– Долго объяснять, – сказал Том.
– Но можно показать, – ухмыльнулся Имс.
– Да ты с ума сошел! – крикнул Риваль зло, но Имс только отмахнулся.
– Должен же быть кто-то беспристрастный на этом честном собрании, – заключил он и одним слитным движением перетек с дивана к стулу Коллинза.
– Я хочу попасть в твою голову, Том, – сообщил он будничным тоном. – Я хочу тебе все показать. И все посмотреть. Я думаю, мы оба получим удовольствием, слив наши подсознания, это ведь круче, чем секс, дорогуша. Оказаться в одном сне – высшая форма близости.
И тут Том понял, что может и не выстоять, что может сейчас потеряться в том, что даст ему Имс, и никогда не вынырнуть. Что-то стонало внутри него, и он даже не мог сейчас определить, стонет ли это человеческое или сидское.
– Не бойся, – сказал Тайлер, втягивая воздух, и показалось в этой гримасе Тому какое-то садистское наслаждение.
А потом Имс взял его за подбородок, секунду смотрел на него, причем глаза у него стали совершенно стеклянные, и приложил палец к его лбу.
***
Дело ведь не в красоте короля фэйри и не в красоте его мира, вдруг понимает Том, когда зависает разумом где-то в туманных далях, между светом и тьмой, на границе миров, перед тем как упасть в бездну собственного подсознания.
Или бездну сидского королевства?
И не одно ли это и то же, чуть заторможенно думает Том и удивляется, почему раньше об этом не думал. Состояние у него такое, как будто он принял амфетамин и транквилизатор в одной таблетке. Красная и синяя пилюля одновременно, и никакого выбора, которым так мучился Нео.
Дело, кажется ему теперь, совсем в другом.
Когда-то кельты называли Эмайн Эблах Иным миром и верили, что там, в этой незримой стране, находится источник мудрости, который способен объяснить смысл всего. И вовсе не прекрасные долины влекли людей к сидам, и не настолько уж возбуждали их любопытство невидимые стены, которые недоступны были для смертных, а для сидов являлись открытыми вратами.
Том все это где-то когда-то читал, когда еще был человеком.
Кельты верили, что после смерти их примет страна обетованная и Дивный народ, и что узреют они тогда великий остров Ультима Туле, а на нем – Светлый лес самого Луга. Все друиды и короли, как гласили легенды, учились на Туле у сидов величайшему искусству магии, но не только: они учились видеть мир цельным, полным смысла, они учились видеть истину под тысячью слоев лжи, как будто прозревать обнаженное тело под многими одеждами. Тело беззащитное и совершенное в своей голой и страшной наготе, в отсутствии всяких прикрас.
Именно с веры кельтов о Туле начался великий и неизбывный миф о поиске Грааля – той чаше света, благодаря которой землю не может поглотить тьма. Войти в мир сидов означало не просто обрести бессмертие и стать равным им, но прикоснуться к тайне тайн, основе всего сущего. Словами этого было выразить нельзя, да и не нужно, сиды относились к словам презрительно, в отличие от друидов. Но именно друиды стали теми, кто приносил с собой величие Туле на землю. В легендах говорилось, что Остров может увидеть только тот, кто услышал его Зов. Зов этот в древние времена звучал всегда, но не всякий мог услышать его и еще реже кто-то мог откликнуться.
Звучит ли он сейчас, задавался вопросом призрак Тома Коллинза, снова стоявший в сумерках на границах сидского королевства, в преддверии мира Луга Самилданаха. Аннун было имя этому преддверию, и кельты ошибочно считали его миром мертвых. Но на самом деле это был всего лишь темный холл огромного дворца по имени Эмайн Эблах. И кто миновал его без страха и упрека, тому открывались другие двери, сотни и тысячи дверей, и не было им конца, только за ними все не находилось того света, которого все так ждали.
За этими дверями томился тысячелетний бог с внешностью юного мальчишки, которого не очень интересовала истина, какая бы она ни была. Его интересовала только свобода.
Он точно так же заблуждается, вдруг осенило Тома.
Точно так же, как все смертные. Он тоже ищет Грааль, но для него этот Грааль спрятан где-то на земле, среди смертных, в рунах Мерлина или в ирландских холмах, или в человеческой душе, никто не знает, как видит его дан Эмайн Эблах. Но тоска его по чаше света так же неизбывна и горька, как у смертных.
Том думал об этом и шел, все шел по темным просторам Аннуна, не обращая внимания на шорохи вокруг, на скрип когтей и клювов, на желтые глаза, то тут, то там мелькавшие среди черных деревьев и камней.
Это не мои мысли, подумал он. Это не я иду по Аннуну, это шел Мерлин тысячи лет назад, в очередной раз перешагнув Границу.
В тот раз, в самый последний, после которого запечатал мир сидов за Стеной на долгие-долгие века.
Именно тогда он понял всю тщетность мечтаний человечества и всю тщетность мечтаний тех, кого люди звали богами. И внутри него разлилась пустота.
Том не знал, сколько лет Мерлин потратил на овладение тайнами сидов, и сколько длилась взаимная любовь двух миров, и какой была эта любовь – походила ли она на колыбельную, или на каленое железо, или на схватку страсти, или на кровавый бой с краткими перемириями.
Он знал одно: их с Мерлином объединяла горечь предательства. И чувство беспомощности. Мерлин со временем разучился различать, что он чувствует – счастье или горе. Он просто жил и недопустимо долго ждал, когда же подожженный им тростник разгорится до небес.
Сумрак оборвался так же неожиданно, как начался, и фигура Мерлина, незримо маячившая сбоку, исчезла.
Теперь рядом с ним шагал Тайлер, и шли они по выжженной солнцем пустоши, где воздух был сладок и тяжел, точно из свинца.
– Видишь, – сказал Тайлер, и голос его не сочился сарказмом, как обычно, а был непривычно тих и подавлен. – Здесь бескрайние земли, лишенные магии. Ты должен чувствовать это, маг. Поднимись над этим миром и посмотри, что осталось от Сида.