– Цернуннос атум даннаан, – но Том услышал за этим другое:
– Пора возвращаться.
Тут мир свернулся до точки, и Том понял, что уже не властен им управлять, и закричал от злобы и ненависти, так громко, так надсадно, что разом поднялся ветер – страшный ветер, тот, что когда-то унес маленькую девочку Элли вместе с ее трейлером в Волшебную страну. Только Тома он уносил из Волшебной страны, и Том кричал, будто его режут. Он уже не надеялся, что Луг его услышит.
Глава 6
Вороном звали иногда Луга, и являлся он порой людям и друидам в образе черной вещей птицы, поскольку был сыном двух рас. Отцом Луга стал один из великих туатских магов, а матерью – дочь короля фоморов. Древние кельты видели в нем кипучую смесь кровей богов и демонов. Воспитала же Луга женщина третьей расы, ныне вовсе забытой, той, которой были подвластны стихии огня и бурь. Поэтому превзошел Луг всех фэйри, бывших до него, и магия его была мощной и коварной, как большая вода.
Во времена, когда люди и сиды жили в мире и их судьбы были тесно сплетены между собой, Луг судил земных королей, оценивая, достойны ли они власти. И если король предавал свою страну или больше не мог дать ей никаких благ, в ночь Самайна его топили в бочке вина или сжигали заживо вместе с его дворцом. Эта ритуальная смерть с благоговением посвящалась Лугу, королю всех королей.
Теперь Том вспомнил, как велик и как жесток его солнцеликий дан. Сотни картин проносились перед его внутренним взором – образы хрупкого юноши с прозрачными глазами, сотни его обличий: то рогатый и сильный, то согбенный, как старик, то с оленем, то с бараном на плечах, то в скрывающем лицо капюшоне, то с волшебным копьем в огне; с серпом, с луком, с собакой, со змеей, с вороном, с черепами в корзине, с рогом изобилия, наполненном цветками мака – символа сна и смерти… Обращался он в коня, быка и волка, по воздуху летал вороном, под водой скользил лососем, но Том ярче всего помнил того усталого мальчишку в сером пальто, который слушал аллегретто к Третьей симфонии Брамса в ничем не примечательном особняке.
Потом понял Том, что дом этот мог выглядеть по-разному, и явилось ему видение из совсем уж стародавних времен – что был это когда-то замок из серебра с крышей из лебединых перьев, а потом обратился в крепость с бронзовой оградой и сверкающим источником, окруженном старыми лещинами, в водах которого резвились пурпурные лососи, ели орехи с лещин, а скорлупки пускали плыть…
– Коллинз, черт тебя побери, подъем! – грубовато позвали его, и он с трудом разлепил ресницы. – Хватит витать в облаках, куда ты нас забросил, гребаный недоучка?
Том, сощурившись, попытался оглянуться – спину и голову ломило, как будто его огрели по голове или он надышался ядовитых испарений.
Над ним склонилось нахмуренное лицо Имса – Том даже подумал, что тот выглядит искренне озабоченным. Но, разумеется, не состоянием Тома, а чем-то другим.
Когда Коллинзу удалось привстать и оглянуться, он понял – чем.
– Где мы? – искренне удивился он.
Имс внимательно посмотрел на него, поднялся с колен и отряхнул брюки.
– Да уж, твои умения впечатляют, только вот грош цена магу с амнезией, – съязвил он и, отойдя в сторону, вытащил из кармана пачку сигарет.
Стояли они все на пологом зеленом холме, а неподалеку вздымались краснокирпичные стены какого-то замка.
Том присмотрелся. Крепость выглядела довольно древней: все эти зубчатые башки, узкие бойницы, мост, ведущий к арке ворот… Что-то очень знакомое было во всех этих линиях, что-то, что не раз он видел на картинках в журналах... Похоже на нормандскую постройку
– Это Карлайл, в Камбрии, – вдруг сказал Джим, который с интересом осматривался, задрав голову и привычно засунув руки в карманы широких твидовых брюк. – Замок Карлайл. Стоит обогнуть эту стену, и там большой город и шоссе. Я в детстве бывал здесь, тут граница Англии с Шотландией…
– Ты был зол, или тебе стало страшно? – светски поинтересовался у Коллинза Хилл. – Да ведь тебе всегда страшно, Том. Я думаю, не было и дня, когда ты не боялся.
Но Коллинз его не слушал. Он слышал теперь более важную вещь, чем любые слова: что-то звало его изнутри крепости, что-то тянуло туда и влекло, и он знал путь. Знал, куда надо идти. А потом будет знать, что надо делать. Теперь он был в этом убежден.
– Уйди с дороги, Тайлер, – с жутковатой улыбкой проговорил он.
– Эй, нет! – крикнул Имс. – Сначала проясним ситуацию, господа.
Том остановился и удивленно на него посмотрел. Краем глаза он заметил, что филг, склонив голову, тоже к чему-то прислушивается, но это уже не имело особого значения.
– Нечего прояснять, – проговорил Риваль. – Он начинает новую партию, и она одна из последних. А его дом, вероятно, уже разрушен, так что, может, и хорошо, что мы оттуда убрались, в нашем парне просто сработало чутье мага… Лондон рушится повсеместно, и это вспять уже не обратить. Я слышу сотни, сотни сотен теней, которые выламываются сейчас из всех дыр и щелей…
Имс сжал зубы. Он подумал о том, что точно так же рушится Москва. Когда он вылетал в Лондон с сыном и Ривалем, рухнула башня «Федерация». Радио и интернет захлебывались ужасом не только от самого этого факта, но и от зашкаливающей странности произошедшего: от самого высокого в Европе небоскреба осталось совсем немного обломков, да и те больше походили на пыль. И трупов находили совсем мало, хотя кое-где находили – уже в виде мокрого мяса, конечно. Остальные словно испарились. Кинотеатр «Ролан» стал первой ласточкой в череде катастроф, потому, видать, обрушился почти обычно – с кучей камней, с завалами, с погребенными внутри людьми. Но каждое последующее обрушение оставляло все меньше следов, словно кусок земной реальности просто распылялся, стирался невидимым ластиком. «Харродс» явился самым внушительным примером этой зачистки.
Точно всю людскую цивилизацию вдруг кто-то посчитал неудачным рисунком, а чистого листа бумаги для новой работы не нашлось и пришлось стирать все линии со старого.
Сиды и фоморы состояли в родстве и рушили они очень похоже. И эта золотая пыль, этот сладкий воздух – они тоже были общими.
И зачем они враждуют, устало подумал Имс. Это ведь такая магическая гражданская война, и из-за чего? Просто однажды один молодой и неопытный еще король влюбился в многоликую жрицу, главный лик которой оказался ликом вечного соперника. Всего лишь жестокая насмешка. Или все же борьба за ресурсы, которая актуальна для любого из миров?
Имс не очень жаловал «Федерацию», считал ее торжеством бессмысленных понтов, да и работалось там – а Имсу доводилось консультировать находившиеся в ней компании – тяжеловато. Такой дорогой долгострой, а верхние этажи постоянно вибрировали из-за ветра, да что там вибрировали – их ощутимо качало. И уши закладывало неслабо, точно Имс в самолете лекции читал.
Но сколько людей. Сколько живых людей, которые вовсе не подозревали о войне двух разозленных друг на друга магов.
Если раньше у Имса оставались какие-то надежды и сомнения, то сейчас сомневаться в исходе дела было поздно – война началась и грозила камня на камне не оставить от этого мира.
Но он, Имс, мог этому воспрепятствовать – Пашка находился сейчас под защитой Мерлина, и это была надежная защита.
Имс мог отказаться играть.
В конце концов, он мог просто убить себя, если на то пошло.
И только одна мысль сверлила ему мозг, только одна: видение черного глаза на руке у сына. Знак служения духу, который его поставил. Даже Мерлин не мог помешать такому заклятью.
Там, в Москве, перед полетом, когда все они уже хмуро сидели в аэроэкспрессе на Шереметьево, когда проезжали уже Подмосковье, Имс видел, как все быстрее и быстрее начинают мелькать в окнах картинки из фильмов-катастроф. На дорогах копилось все больше машин, пробки нарастали, движение во всех направлениях встало намертво, везде виднелись группы испуганных людей, которые спешно грузили вещи, какие-то чемоданы, рюкзаки, баулы в самые разные средства передвижения, от бронированных джипов и роскошных тачек до древних хлипких «запорожцев», байков, мотороллеров и даже велосипедов; народ сбивался в кучки, в стайки, чтобы чувствовать себя в безопасности, и бесконечно что-то говорил, говорил, обсуждал, будто бы сами эти крикливые птичьи разговоры должны были сделать опасность понятной, объяснимой, а значит, не такой уж и страшной…