По крайней мере, Джеймсу. Разве мог этот лопоухий парень с острыми скулами и растрепанной воробьиной стрижкой насылать беды и болезни заклинаниями, подчинять себе стихии и животных, приносить жертвы и убивать без запинки знаменитым друидским клинком? Разве мог он, подобно скальду Эгилю, отчитать нид так, чтобы сразу сотня человек погибла, а каменная башня разрушилась до основания?
Да, Джеймс серьезно интересовался историей в юности.
Но верил ли он, что сейчас тот, кто сотворил один из самых больших и чудовищных кусков этой истории, дрожит у его ног, на холодном полу?
Как-то не так он себе все это представлял.
– Что стоишь? Помоги мне! – крикнул ему с акцентом другой мальчишка, с беспокойной рожицей, сын Имса, насколько Джим понял. Вот оно – то, что держало Имса в клетке. И сводило все надежды этого мира на нет.
Вместе они дотащили Мерлина до одного из диванов и укутали его пледом.
– Ты ему веришь, похоже? – спросил Джеймс у смешного парня.
Парень облизнул пухлые губы и воззрился на Джеймса так возмущенно, будто тот спросил нечто совершенно запретное.
– Все верят, – убежденно сказал он, и от этого тона Джиму ясно представился Джордано Бруно в пламени костра. Он еще раз посмотрел на воспаленные веки Мерлина и скрестил руки на груди.
У всех в этой игре были четкие роли, кроме него. Лишь он болтался, как гвоздь в супе и не знал, зачем он тут вообще.
И еще ему было интересно, что сейчас делает тот надменный блондин в длинном пальто. Том.
– А зачем он перенес нас в Карлайл? – спросил он у филга, разыскав того в кухне. Риваль с завидным спокойствием сидел, задрав ноги на плетеный стул, и пил кофе. Джеймс тоже налил себе чашку из старинного серебряного кофейника, стоявшего на столе. Кофейник был обжигающе горячим, и Джим подумал, что магия успешно заменяет Мерлину многие современные технологии.
– Том разозлился, – пояснил филг. – В минуты душевного неравновесия с сидами такое бывает. А Карлайл – один из древних городов, посвященных Лугу, в подвале в давние времена находилось святилище, и нун – неслыханное дело – остался там еще с тех времен. Только, подозреваю, его никто, кроме, нас никогда не видел. Тома притягивают сейчас такие места, он находит их по наитию, так он ближе к своему королю, лучше его чувствует. И они питают его силу, она умножается во сто крат…
– Но он же проиграл? – возразил Джим. – Плохо, видать, питают…
– Но он стал сильнее, намного сильнее. А последний ход требует больше силы мага, чем ловкости игрока.
– Последний ход? – нахмурил брови Джеймс. – И что же это? И откуда ты об этом знаешь?
Риваль осклабился и отпил из чашечки с каким-то сардоническим удовольствием.
– Я же сид наполовину, милый. И я много сотен лет служу Миррдину. Я многое знаю. А вот тебе советовал бы в это дерьмо не лезть, все равно ничем помочь не сможешь, а вот путаться под ногами – да, тут у тебя талант.
– Знаешь, я ни разу не увидел твоей помощи за все это время, могущественное ты существо, – оскалился Джим. – В чем она состоит? Носить модные пиджачки и пить кофе? Ты такой опасный, такой коварный, я прямо весь дрожу. А Мерлин там умирает, кстати.
– Он просто ослаб, – отмахнулся Риваль. – А я охраняю дом от монстров, этого пока вполне достаточно. Что, думаешь, там за шторами и почему окна и двери еще держатся?
Шторы трепетали лихо, как паруса, за ними бродили огромные тени, и Джим не хотел знать, чьи они. Он помнил только, что в город заехали они утром, и с тех пор не прошло еще и трех часов, а на улице стало совсем темно, и только какой-то алый свет, точно из адской печи, порой освещал эту темноту.
Джим оставил Риваля и пошел искать спальню. Вокруг него прямо-таки роились сильнейшие маги и сверхъестественные существа, а он был обычным человеком и очень устал. Так устал, что едва нашел силы стащить повлажневшие изнутри от пота ботинки и забраться на кровать.
На комоде стояли сушеные травы, посыпанные солью, – такие букеты когда-то делала бабушка Джима – и сильно пахли. Джим смотрел на их очертания в сумраке, пока глаза не начали слипаться. И, засыпая, вновь услышал, как отец шепотом напевает ему, совсем маленькому, детскую песенку – затейливую и непонятную, как все старые детские песенки, пришедшие невесть из каких времен.
Смейся , мальчик , пока идешь через ад ,
Твои пальцы схватывает покоем ,
Твои скулы наточены каждым боем .
Тьма окружает сердце , а ты идешь ,
Потому что мир обезумел и стал похож
на войну . У каждого личный ад .
Продолжай идти , тебе говорят .
И за каждый шаг ты заплатишь и не вернешь ;
Мир похож на войну , мальчик , а ты похож
на усталого рыцаря из небольшого братства .
продолжай идти , мой мальчик , и все воздастся …
Из тех времен, когда между словом и действием не было никакой разницы.
Глава 9
Ллис простерся перед ним, как запятнанный первый снег.
Как оскверненный когда-то и навечно брошенный сад.
Как место, которое было сожрано концом времен и всеми забыто.
Не было здесь ни ослепительных синих небес, ни играющих прозрачных волн, ни изумрудных островов, полных жизни, ни сладкого аромата, ни золотистых закатов, ни щебечущих птиц. Ни сверхскоростных черных поездов не было, ни шаттлов, быстро и плавно разрезающих воздух над водной гладью.
Море было серым, седым, черным в глубине и ледяным; острова плавали в воздухе голыми безжизненными скалами, тут и там на них торчали, точно полуразвалившиеся скелеты, остовы башен и замков, зияющие пустыми глазницами окон…
Но не это было самое страшное – в воздухе все время мелькали какие-то тени, которые Имс даже в собственном сне не мог уловить взглядом, и еще его слух ловил какой-то совсем тихий, но невыносимо давящий гул. Мозги сворачивались, как кислое молоко, от этого гула. Коровы и собаки могли бы падать от него замертво, если бы здесь были коровы и собаки. Но здесь никого не было.