– В самый древний Лугдунум, – сказал Мерлин и, наконец, прямо взглянул на Имса. – Лион.
– Где филг и этот… Джеймс?
Мерлин неожиданно усмехнулся.
– Они просто спят, Имс. Они не Сонные маги, и они спят, потому что устали. Так бывает, если ты не забыл.
Имс наклонился над Мерлином и приблизил свое лицо к его лицу вплотную, так что черт стало не разглядеть, только радужки были видны, и в этих темно-синих радужках плескалось сполохами рыжее пламя.
Как бы ни был зол Имс, он засмотрелся. Он почти забыл, обманываясь внешностью Мерлина – внешностью законченного гика – что тот был воплощением живой магии в человеке, а не в волшебном существе. И сейчас ее пламя бесновалось внутри, так и норовя вырваться наружу. И способно было испепелить Имса, о, он был в этом убежден.
И это его только радовало.
– Ты знаешь, каков сейчас мир фоморов? Он мертв, Мерлин. Мертв! Как зеленый прогнивший труп!
– Я догадываюсь, – произнес Мерлин и затушил окурок о блюдце. – Я предполагал это с тех пор, как Корвус забрал из Сида менгиры.
– Белый ворон сказал мне, что Луг некромант. Что это значит?
– Я думаю, ты понимаешь, что это значит. Это значит, что он способен заставить служить себе мертвое и дать ему подобие жизни.
– Зомби-апокалипсис? – недоверчиво спросил Имс.
– О, не так, как ты видел в кино, – поморщился Мерлин. – Не так буквально. Но не менее страшно.
– Назгулы? – предположил Имс. – Что-то подобное королю-чародею из Ангмара?
– Уже ближе. Но даже назгулы были бы слишком плотны для Луга. Его темное искусство почти невесомо, как его шаги и его голос. Но разят они от этого не меньше.
– Ты можешь перенести в Лион всех нас, великий Миррдин? – хрипло спросил Имс. – Я не побоюсь дешевого пафоса. Тебе не кажется, что битва началась?
Лицо Мерлина исказилось.
– Я не могу мешать договору.
– Ты не будешь мешать договору, – сжал челюсти Имс. – Но если мой сын погибнет, я должен иметь шанс отомстить. А ты должен защитить нас всех от двух прогнивших миров.
– Ты не знаешь самого главного, друг мой, – мягко сказал Мерлин, но черты его все еще не отпускала болезненная гримаса. – У меня почти не осталось сил. Большая часть их ушла на возведение Стены. Еще часть – на борьбу с теми, кто желал моей смерти, а желающих было много – и люди, и сиды, и фоморы: те, кто по случайности остался здесь, на земле, и те, кто смог проникнуть через границы. Моя магия больше не подпитывалась Страной чар, а в земном мире ее становилось все меньше. Вдвоем они сотрут меня в пыль. Я слаб, Имс. А ты…
– Что я?
– Я не знаю, кто ты сейчас, Имс.
– Мне плевать. Мне плевать, ты слышишь? У нас есть Риваль и Джим. И ты. И хватит заливать мне, что ничего не можешь.
– Да ты любого вдохновишь на смертный бой, – сказал Мерлин и вдруг улыбнулся. – Ты не сдаешься, Имс. Давно я такого не встречал.
***
Жители квартала Сен-Жан в Лионе в тот печальный ноябрьский день, когда с лица города исчез целый квартал новостроек, не оставив после себя и следа, на площади перед собором могли наблюдать пару очень непохожих друг на друга англичан. Высокий худой блондин в элегантном черном пальто и черных перчатках и хмурый небритый парень, из тех, с которыми на всякий случай всегда говорят вежливо.
В Лионе жизнь уже тоже текла не так, как прежде. И Том не уставал поражаться, как быстро люди привыкают существовать в любых условиях. В городе стремительно теплело, словно бы снова наступило лето, стены стремительно затягивались зеленым пленом плющей, хмеля и винограда, повсюду к солнцу головы тянули цветы, которым никто не ведал названия, в небе кружили огромные стаи воронов, тут и там промелькивали некие уродливые и фантастически прекрасные существа… Да, тысячи жителей бросали дома и рвались с насиженных мест куда глаза глядят, после исчезновения квартала несколько дней царила страшная паника, вереницы машин потянулись из города, аэропорт Сент-Экзюпери был переполнен желающими улететь навсегда… Но когда в новостях объявили, что скрыться от невиданной беды, в общем-то, некуда, многие обреченно начали возвращаться. Пробки постепенно рассасывались, аэропорт был набит людьми, как консервная банка сельдью, но все же функционировал.
А еще через несколько дней паника улеглась. И хотя страх продолжал витать над городом, как черный дым, и напряжение висело в воздухе невидимым электричеством, многие люди продолжали работать. Больницы не закрылись, даже школы продолжали давать уроки… Правда, по улицам стало ходить опаснее, и не из-за существ, а из-за озверевших людей, которые учуяли гнилой запах вседозволенности. Тут и там взрывались машины, загорались магазины, стали чаще грабить и насиловать вечерами в переулках, хотя Лион темным городом никогда не был, вечерами здесь свет просто бесчинствовал. Коммунальные службы работали круглосуточно, до седьмого пота, чтобы хоть как-то очистить центральные улицы от мощной травы – она лезла прямо из асфальта и камня, как дрожжевое тесто из кадки, и, если дать ей волю, быстро достигала высоты в человеческий рост. Где-то боролись не с травой, а с водой, которая вдруг начинала сочиться из камня непрерывно и превращала лионские кварталы в венецианские. Вчера из водопроводных кранов в домах по всему городу пошло жирное коровье молоко – кстати, превосходное на вкус.
Кое-кому золотистые метаморфозы, наоборот, точно добавили жизни. Редкие художники, устроившись в заросших парках, рисовали на своих мольбертах новые цветы невиданной красоты. Владельцы кафе воспользовались странным теплом, чтобы вновь выставить на улицу столы, покрытые красно-белыми клетчатыми скатертями, и по-прежнему варили кофе и пекли пирожные.
В одном таком крошечном уличном кафе под маркизой, в тесном переулке между высоких розовых домов, Том с Хиллом и сели подкрепиться после перелета. Он был коротким, но Коллинз летать не любил.
Хилл молча цедил свой эспрессо, его лицо наполовину закрывали темные очки. Владелец кафе, сам в этот раз вынесший кофе в отсутствие разбежавшихся официантов, очевидно, принял их за рассорившихся любовников, потому как принес еще и ароматическую свечку, которую зажег, подмигнув Тому. А может, просто решил скрасить конец света.
– Слышал, в городе тоже происходят странные вещи? – спросил Коллинз.
К его изумлению, лицо владельца расплылось в улыбке. Был он уже пожилой и очень полный, и на смуглом лице его отпечаталась непростая жизнь, но когда улыбался – можно было разглядеть, каким он был мальчишкой.
– Это магия, мсье. Магия вернулась, которая спала повсюду. Наши старые легенды говорили об этом.
– И что же это за магия? – медленно развернувшись, спросил Хилл.
– Места здесь такие. До того, как пришли римляне, здесь уже стоял город. И построили его галлы в честь солнечного бога, которого тогда почитали. Римляне потом назвали этого бога Меркурием. При нем люди и жители его волшебной страны могли общаться друг с другом. Феи тогда не были в диковинку. И теперь… они вернулись! Я видел одну, клянусь!
– И что, все так же довольны, как вы? – поднял брови Хилл. – Никто не боится?
– Ну почему же, боятся… Очень боятся. Но это от неверия. Вера человека всегда защищает. Многие видят внешние перемены, но глазам своим отказывают, научное объяснение все пытаются найти. Глобальное потепление, природный катаклизм… Тьфу, – в сердцах плюнул кафевладелец на мостовую. – А то невдомек, что само нутро у этого города – древнее древнего… И в таких местах, когда магия в мир возвращается, всегда вперед остальных перемены творятся. Когда горгульи на соборе ожили, какой же тут природный катаклизм?
– А они ожили? – заинтересовался Хилл.
– Мало того, ускакали куда-то, чертяки, – захихикал лионец.
– Мда, не думал я встретить горожанина, так самозабвенно радующегося скачущим горгульям, – задумчиво прокомментировал Тайлер, когда мужчина ушел внутрь кафе.
– Вот видишь, ничего страшного не происходит, – сказал Том. – Люди даже рады.
– Я вижу, что рады идиоты, – отрезал Хилл. – А преступников развелось – боюсь подумать, как приходится полиции городов.