– Ты хочешь опять в одиночку решить судьбу целого мира, но в прошлый раз вышло у тебя так себе, – поддержал его Имс.
– Смирись уже, – подытожил Тайлер. – Мы идем с тобой.
Глава 11
Крутой подъем на холм Круа-Русс начинался от площади Терро. Раньше здесь извивалась кривая улочка Монте-де-ля-Гранд-Кот, которая кое-где переходила в скверы-террасы. Вела она к руинам римского амфитеатра, паре милых барочных церквей и Музею старых телефонов, которым раньше очень интересовались туристы. Из церковного сада открывалась прекрасная панорама на город. Теперь руины скрыли заросли вереска, церкви и музей зеленым неводом оплел хмель, кое-где их стены разрезали огромные щели, штукатурка местами намокла и обвалилась, а вместо сада шелестел густой лес.
И по мере того, как Мерлин и сопровождавшие его люди продвигались вглубь этого леса по тропинке, он становился все гуще, деревья смыкали за спинами свои зеленые лапы с бессовестным шорохом. Но никто даже не оглянулся.
Мерлин остановился на плато на верху холма, где еще сохранились камни одной из церквей, вынул из-под темного плаща с капюшоном, который неожиданно возник на нем поверх хипстерской одежонки, клинок с золотой рукоятью, опустился на колени и принялся чертить на земле, на слегка сырой глине, сложный рисунок.
Тайлер смотрел и пытался предугадать, что станет следующим элементом рисунка: Мерлин шел от внешнего к внутреннему: сначала был круг, внутри круга овал, похожий на яйцо, потом какой-то змеевидный символ, внутри него крест. В центре креста друид закопал трискелион и вороний медальон. Потом выпрямился, полоснул кинжалом по ладони, и кровь его закапала в центр круга – обычная кровь, человеческая, красная. И пока она капала, быстро и звонко, Тайлер слышал этот звук отчетливо, хотя для других он был неслышим, Мерлин шептал слова заговора – Тайлер и их отлично слышал, но языка не понимал.
Каждое слово прибавляло темноты. Вскоре вокруг поляны начал сгущаться черный туман, а потом от тумана начали отделяться клочья, и Хилл не хотел смотреть, во что они превращались и как менялись. А Мерлин все читал, и кровь его уже не капала, а текла, и рана все не закрывалась, и в сердце Тайлера совсем непрошено вонзилась острая жалость.
– Прекрати, Мерлин, – вдруг раздался мягкий и надменный голос. – Я и так уже весь твой, здесь, в этом круге. Старая добрая рябина. Не скрывай уже эти путы, я и так их вижу.
Круг, точно услышал, вспыхнул голубым низким пламенем. Хилла тут же отбросило назад – ощущение было, что он приложился всем телом к каленому железу.
Все они стояли кругом – еще одним темным заклятым кругом – и безмолвствовали. Возможно, подумал Тайлер, действительно надо было отпустить Мерлина одного. Они здесь явно лишние. Ничем не помогут. Обычные статисты. Или еще хуже – зрители, которым решили показать часть грандиозного шоу, которое обычно игралось не для них.
– Я ждал, когда ты меня призовешь, – сказал Луг, обходя вокруг Мерлина и становясь лицом к лицу.
Его облик вовсе не был страшен – худой и бледный светловолосый юноша, одетый в такой же неприметный плащ с капюшоном, как и человеческий маг. Но Хилл почему-то ощутил дрожь вдоль позвоночника, и шерсть сама собой начала пробиваться на затылке.
– Что же ты сам не пришел, Луг Самилданах? – спросил Мерлин. – Ты был причиной всех бед. Ты был причиной войны. Тебе и сшивать то, чтобы было порвано в клочья.
– Чего хочет Корвус? Разве он не хочет новой победы? Новой войны? Я знаю фоморов – у них долгая и злая память.
– Это ты хочешь новой войны, – возразил Корвус, выходя из темноты. – Это у тебя долгая и злая память, эльфийский дан. Я хочу все исправить.
Луг выжидающе смотрел на фомора, и тут Тайлер заметил, что тень, которую отбрасывала фигура короля Сида, изменилась: у нее начали расти рога.
Они стояли друг против друга, и слова им были не нужны.
Как и Мерлину, который по-прежнему преклонял пред ними обоими колени.
Теперь Хилл видел и тень Вороньего короля – тень огромной хищной птицы с двумя головами.
– Корвус, ты готов принести мне такую жертву? И ты, Миррдин? – наконец, спросил Луг.
Кажется, он был удивлен. Его туманные глаза распахнулись, как у мальчишки. Но Хилл уже слышал в его голосе другое чувство. Не удивление, о нет. Торжество.
Тени стали поистине монструозными, и поляну начало потряхивать. У Тайлера бесконтрольно лезли клыки – почти забытое ощущение, оставленное где-то в раннем детстве. Остальным должно было быть совсем худо, но Тайлер не смотрел на них, он смотрел перед собой.
Теперь росла не только тень Луга, но и сам Луг – рога с треском начали пробиваться из черепа, ногти стали удлиняться и тянуться в когти, за спиной зашуршали крылья, глаза зажглись зеленым, яростным.
Рогатый бог протянул когтистую руку к Мерлину и почти ласково коснулся его щеки.
– Я заберу всю твою силу, Мерлин, для этого ритуала.
– Да, – тихо сказал Мерлин.
– Я заберу твою жизнь, Корвус. И не верну ее. Тысячи лет, которые ты бы мог еще жить.
– Не в таком Ллисе, каков он сейчас, – хрипло ответил Корвус, и глаза его из черных тоже стали зелеными. Он почти умолял.
Луг еще некоторое время молчал и не шевелился, словно был сражен или же, наоборот, осознавал свою победу.
А потом исторг вопль, в котором было уже не разобрать слов, да и звуком этот крик можно было назвать относительно, он стал молнией, прошившей небо и землю насквозь голубой иглой. Вокруг поднялся враз страшный, леденящий ветер, а небеса продолжали швырять вниз столбы света, как ослепительные мечи.
И тут Тайлер увидел, что тела всех трех магов соединила одна световая нить: они все излучали свет, невыносимый для глаз – белый, зеленый, голубой, свет, который одновременно был и словом, и магией, и силой, и правдой, и болью, и расплатой, и наказанием, и очищением.
Вот она, та энергия, то волшебство, которому поклонялись древние друиды, понял Тайлер. Тайна тайн, святой Грааль, правда, истина, смысл всего сущего – люди много раз подбирали для этой энергии слова, и каждый раз слова искажали значение. Это было то, для постижения чего человеческие маги уплывали по рекам из тумана на остров Туле, но погибали непросветленными. То, к чему так тянулась душа человека, ради чего он плутал между холмами по тропам, раскинутым, будто коварная паутина, и искал чудеса, а находил только смерть. И законы магии друидов пытались описать эту силу, и знаменитый напев эльфийского короля, самая сладостная и опасная для смертных музыка, под которую танцевали даже камни и деревья, был сложен о ней же. Но почти никто и никогда не видел ее в действии, ни перед кем не показывалась она, та самая чаша света.
А вот жалкой группке из людей и недомонстров сегодня довелось ее узреть.
Чаша света появлялась тогда, когда, на кратчайший миг, все становилось абсолютно правильно. Чашей света сейчас стал Мерлин, чашей света стал Корвус. Один отдал всю свою колдовскую мощь ради того, чтобы Луг мог оживить менгиры и обратить смертоносную магию, которой был переполнен Ллис, в жизнетворящую. А другой отдал свою жизнь, ибо почерневшая магия требовала крови самого фоморского короля, чтобы отдать обратно его землю. Но и самому Лугу ритуал дался нелегко. Он кричал так, что деревья в округе ломались, как спички, и смотреть на него сейчас было страшно – на поляне корчился рогатый демон, которого словно выжигало изнутри. Кровь текла по лицам и телам всех троих, как обильное красное вино: из открывавшихся на теле ран, из ушей, ртов, ноздрей, глаз. Тайлеру казалось, ее можно черпать кубками и пить, и пьянеть, и утрачивать всякий страх и всякую жалость.
Он не замечал, что точно так же кровь течет из его ушей и носа, и что он давно уже не человек, а зверь, и что шерсть его мокра и красна. Он точно ослеп, и последним, что он узрел, стали вспыхнувшие, как синие прозрачные кристаллы, менгиры. Они сияли где-то очень далеко, безумно далеко, и то же время так близко, что Хилл без труда различал руны, вырезанные на камнях, хотя все остальное укутала тьма.