Тогда на сцену вышел директор. Созвав всех артистов и объяснив им ситуацию, он спросил: «Кто-нибудь сможет станцевать эту партию вместо него?»
Рудольф, который всегда сидел в зале, если ему не надо было появляться на сцене, знал репертуар труппы наизусть. Каждый балет буквально отпечатался в его памяти, и особенно «Журавлиная песнь». Он сразу же поднял руку и после короткой беседы и репетиции с Виктором Пяри получил партию. После того выступления поездка в Москву была ему обеспечена.
Впоследствии Нуреев признавался: «То, что я чувствовал, танцуя в те первые дни, вероятно, знакомо канатоходцу: уверенность, что достигнешь дальнего конца натянутого каната, и возбуждение от потенциальной опасности».
Участие в башкирской декаде сулило Рудольфу возможность показать себя в роли солиста педагогам и танцовщикам всей страны. В фестивальной программе его имя впервые стояло отдельной строкой. Но во время репетиции в Москве слишком усердный «канатоходец» неудачно приземлился после пируэта, растянул пальцы и был вынужден пропустить выступление на открытии 28 мая 1955 года. Нога так распухла, что не влезала в балетные туфли, и Рудольфу ничего другого не оставалось, как пропускать тренировки и ждать, пока она заживет.
Рудольф не преминул воспользоваться своим вынужденным отдыхом, чтобы посмотреть в Москве то, чего он не успел увидеть в свою первую поездку в столицу. Артистов из Уфы разместили в гостинице «Европейская», неподалеку от Большого театра, и обязали держаться вместе. Рудольф ходил с группой только три дня, а потом стал посещать музеи и театры по своему выбору. Участникам фестиваля обеспечивался свободный доступ в большинство московских театров, и Рудольф, по свидетельству Памиры Сулеймановой, смотрел по три представления в день. Однажды вечером уфимские танцовщики отправились на концерт; на входе в театр Рудольф откололся от группы и устремился прямо к оркестру, хотя билеты у всех были на балкон. Взглянув со своих мест вниз, уфимцы увидели Рудольфа, сидящего у самой сцены. Положив ногу на ногу, он держался как ни в чем не бывало, словно сидел не на чужом, а на своем месте. Этот небольшой в современном восприятии проступок показался уфимцам неслыханной дерзостью. Они заволновались, «как бы парня не турнули контролеры, но те так и не подошли к нему». Удивило уфимцев и то, как легко Рудольф освоился в Москве; многие из них побаивались этого большого и людного города, его широких и длинных проспектов. «Он взял меня за руку, провел в метро и помог сесть в поезд, чтобы я попала на репетицию», – вспоминала Памира Сулейманова.
Рудольф благополучно восстановился и через неделю дебютировал на декаде в качестве солиста в «Журавлиной песни». По свидетельству звезды труппы Зайтуны Насретдиновой, стяжавшей львиную долю похвал, справился Рудольф великолепно. На самом деле мастерство труппы прославило Уфимский балет. Газета «Правда» после фестиваля констатировала, что башкирский балет можно поставить на третье место в стране после московского и ленинградского.
Однако Рудольф не желал довольствоваться одним удачным выступлением. Он жаждал большего. Ведь на таких показах представители лучших балетных школ страны высматривали новые таланты для пополнения своих коллективов. Зная это, Рудольф надеялся привлечь их внимание еще до официального просмотра для зачисления в Ленинградское училище. Халяф Сафиуллин ошибался, полагая, будто у него в запасе была масса времени! Рудольф прекрасно сознавал: поступать в Ленинградское училище в семнадцать лет уже действительно поздно. И времени на то, чтобы вырваться из Уфы, у него оставалось совсем мало. Увы, вопреки ожиданиям Рудольфа, к нему никто не подходил. И тогда он сделал то, до чего никто в труппе не додумался: он сам отправился на поиски. Рудольф решил представиться присутствовавшим на фестивале стажерам балетной труппы Кировского театра – в недалеком прошлом башкирским танцовщикам, и уговорить их представить его, в свою очередь, педагогам. Его расчет оправдался.
Уроженец Уфы Ильдус Хабиров, закончивший в том году Ленинградское хореографическое училище, рассказывал: «На декаде он подошел ко мне и попросил представить его кому-нибудь из моих педагогов, которые сопровождали нашу группу из Ленинграда. Просьба была необычная, но меня тронула его настойчивость. Да и приятно мне стало от того, что еще кто-то из Уфы захотел учиться в Ленинградском училище. Двое моих педагогов согласились с ним встретиться. В гостиничном номере «Европейской» они посмотрели, как он танцует, и сказали: «Вам не нужен просмотр, в сентябре приезжайте в училище». Рудольф очень обрадовался и поблагодарил меня за помощь».