Несмотря на возраставшую загруженность, Рудольф по-прежнему находил время для Мении, на которой он, похоже, готов был жениться. Но всякий раз, когда он поднимал эту тему, девушка только смеялась и отговаривалась: «Мы слишком молоды». В июне 1959 года, через шесть месяцев после революции Фиделя Кастро, Мении предстояло вернуться на Кубу. И она подозревала, что Рудольф хотел жениться на ней за тем, чтобы увидеть мир. Сама же она истово желала воссоединиться с родителями. «Даже если придется пропустить спектакль, – пообещал кубинке Рудольф, – я приеду в Москву тебя проводить».
Вечером в день отъезда Мении Нуреева вызвали в училище на репетицию с Дудинской. И когда девушка пришла с ним попрощаться, ей сказали, что он куда-то пропал. Расстроенная Дудинская умоляла Мению его отыскать и отговорить от поездки в Москву. «Пожалуйста, проследите за тем, чтобы он не уехал. Иначе он наживет в театре врагов», – сказала балерина. «Но я не знаю, где он», – заверила ее Мения, втайне надеясь, что Рудольф будет ждать ее на вокзале.
Но на вокзале ее поджидала целая свита провожатых: Шелков, Долгушин и иже с ними пожаловали туда в поисках Рудольфа. Однако Нуреева нигде видно не было. Подавленная, Мения заняла свое место в вагоне и помахала друзьям на прощанье рукой.
«Красная стрела» была уже десять минут как в пути, когда в ее купе заглянул ухмыляющийся Рудольф. Он прятался в туалете!
«Тебя все ищут», – предупредила парня Мения, но ему, похоже, было все равно. Кубинка поняла: переубедить его невозможно. И все восемь часов до Москвы они провели в купе наедине, обнимаясь и целуясь, как частенько делали. Правда, в тот раз Мения почувствовала, что Рудольф хотел с ней заняться любовью. «Я была еще девушкой, и в какой-то момент Рудик взял себя в руки и сказал: “Нет, я лучше не буду. Я тебя очень уважаю. И не хочу причинять тебе боль”. Сказал, как отрезал. Я не боялась лишиться девственности, но до этого дело так и не дошло». Заснули они в объятьях друг друга.
В аэропорту Рудольф обвил руками шею Мении, поцеловал ее и расплакался, «как сумасшедший». Он сознавал, что означал для них ее отъезд. Визы за рубеж выдавались редко, визиты иностранцев в Россию были нечастыми, а заграничные гастроли пока еще оставались мечтой. «Я больше никогда тебя не увижу, – рыдал парень. – Я больше никогда не увижу тебя».
Как и любой советский артист, Рудольф жаждал поехать с гастролями на Запад. И если Сталин был против любых контактов с Западом, опасаясь его тлетворного влияния, то Хрущев приподнял «железный занавес» ровно настолько, чтобы советские исполнители могли выезжать за рубеж. Хрущев считал гастроли артистов эффективным инструментом для расширения общественных связей между разными странами. И это подтвердило историческое выступление труппы Большого в Лондоне в 1956 году, моментально возбудившее аппетит англичан к энергичному, мощному танцу советских танцовщиков и утвердившее безусловное превосходство прима-балерины Галины Улановой. (Восхищенная Марго Фонтейн позднее призналась, что была потрясена, открыв для себя Уланову.) У лондонских гастролей имелась подспудная цель: заглушить негодование мировой прессы из-за недавнего советского вторжения в Венгрию и замять, по возможности, скандал вокруг «Доктора Живаго» Пастернака[81].
Для самих артистов участие в зарубежных гастролях было сродни выигрышу в лотерею. В таких поездках артисты не только показывали себя, но и получали суточные в иностранной валюте, позволявшие немногочисленным избранникам приобрести вещи, недоступные на родине. «На нашу зарплату в инвалюте можно было купить массу вещей, от нейлоновых чулок до поясов, от шерстяных свитеров до шариковых ручек, – рассказывал о своей первой поездке в Соединенные Штаты в 1959 году Валерий Панов[82]. – Получив такой шанс в жизни, никто из нас и не думал тратить на еду даже пенни. Тем более что дома ждали дядя, тетя, двоюродная сестра и невестка, которые бы сильно расстроились, если бы ты не привез им в подарок рубашку или клеенку, чтобы украсить жизнь и подразнить соседей. И все мысли о пируэтах и гран жете оказывались погребенными под припасами сахара, чая, сосисок, рыбных консервов, сгущенного молока и кипятильников».
81
До подлинной свободы слова и самовыражения России еще предстоял долгий путь: в 1958 году Борис Пастернак удостоился Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго», отвергнутый советской цензурой и опубликованный на Западе. Под шквалом советской критики и опасаясь высылки с родины, вне которой он «не мыслил своей судьбы», Пастернак отказался от премии.
82
В рамках еще одной гастрольной поездки труппа Большого впервые побывала в Америке и произвела в Нью-Йорке фурор, подтвердив превосходство советских танцовщиков.