Идет отлив, обнажаются все большие участки осушной полосы. Вода становится светлее, скоро можно будет отправиться на риф. Вдруг мы видим, что к нам приближается «Джаланиди». Оказывается, наши внимательные хозяева решили доставить нам обед прямо к месту работы. Что ж, большое спасибо, терима каси баньяк!
Наскоро закусив, отправляюсь обследовать риф, сначала в маске с трубкой, потом в акваланге. Риф образован почти лишь одной молодой акропорой — оленьими рожками, но под бурно разрастающимися колониями акропоры нахожу и другие роды и виды кораллов, сплошь мертвые, погибшие, очевидно, во время извержений.
Ветвящиеся оленьи рога — великолепный субстрат для развития сопутствующей кораллам фауны, но очень многих ее представителей мы извлекаем и из мертвых колоний подстилающего слоя.
Как всегда, много рыб. И опять-таки среди примелькавшихся на других рифах видов встречаем кое-что непривычное… У профессора Серена есть с собой настой сильно действующего яда, извлеченного из нарезанных веток мангровых деревьев. Яд этот поражает жабры, заставляя рыб задыхаться и всплывать на поверхность, а волны выбрасывают их на берег. Серен просит меня проплыть к дальнему краю рифа и вылить там этот яд из полиэтиленового мешочка. Только что я плавал среди этих доверчивых стай, щелкал их японским фотобоксом, а сейчас вся эта симпатичная рыбья публика должна погибнуть от моей руки. Правда, сделано будет это черное дело не из хищничества, а для науки, но неприятное чувство от этого не проходит.
Выливаю яд. Профессор Серен засекает время. Яд должен подействовать через пятнадцать-двадцать минут. Мы сидим на берегу, разбираем пробы и одним глазом косимся в сторону рифа, не всплывает ли отравленная рыба. Проходит сорок минут, час. Ни на поверхности воды, ни на берегу ни единой рыбки не появилось. Идейный вдохновитель несостоявшегося массового убийства сконфужен. Все остальные делают вид, что ничего особенного не случилось. Но и без рыб в этот день мы набрали уйму материала. Даже с первичной его разборкой нам всем придется просидеть до поздней ночи.
Однако после ужина мои обычно очень аккуратные помощники почему-то в лаборатории не появились. Мы с профессором Сереном оказались там в полном одиночестве. А ведь завтра утром мы уже будем в Танджунг-Приоке, нужно успеть все разобрать и упаковать. Когда я через некоторое время пошел искать своих верных ассистентов, то обнаружил их в очень печальном состоянии. Один лежал на койке замертво, другой грустно примостился на палубе… Даже для Сукарно, неплохо выносившего качку на прау и маленьких катерах, плавное раскачивание большой «Джаланиди» оказалось фатальным.
Может быть, и лучше было в эту последнюю ночь экспедиционных работ посидеть над пробами одному. Я давно задумывался о том, почему некоторые виды морского происхождения, например идеально защищенные от высыхания крабы-призраки или раки-отшельники ценобиты, умеющие герметично закупоривать свою раковину, легко завоевали супралитораль, но не уходят дальше в глубь суши, скажем в лес. Вероятно, потому, что там они встречают жестокое сопротивление уже давно сложившихся сообществ наземных организмов. Назовем это биотическим сопротивлением среды. А там, где естественные ландшафты были нарушены вмешательством человека, эти выходцы из моря проникают на сушу гораздо дальше. Наши материалы очень отчетливо это демонстрируют.
Органическая жизнь может легко восстановиться после ее полного уничтожения, восстановиться благодаря обильному приносу организмов и их, говоря расширенно, «зародышей» морскими течениями, ветром и так далее. Но грандиозный естественный эксперимент Кракатау показал не только возможность восстановления жизни. Наземные ботаники и зоологи отмечали массовое развитие на Кракатау таких видов, которых нет ни на Яве, ни на Суматре.
Конечно, с морскими течениями пришельцы издалека сплошь и рядом попадают и на Яву, и на Суматру, но там им не дает укорениться именно это «биотическое сопротивление среды». А на стерильном после грандиозной катастрофы Кракатау сопротивления этого не было, что давало возможность проникнуть сюда и закрепиться тем видам, которым на Яву и Суматру с их сложившимися растительно-животными сообществами путь был заказан…
Утром на опустевшей после прихода в порт «Джаланиди» кроме вахтенных осталось лишь несколько биологов да перематывавший свои бесконечные кинопленки Павел.
Еще несколько дней прощальных приемов, неизбежной предотъездной суетни, и мы садимся в самолет Аэрофлота Джакарта — Москва. За восемь месяцев пребывания у экватора нам ни разу не пришлось испытать такой жары, как в этом накалившемся за целый день стояния на солнце самолете. Однако через полчаса после взлета температура в нем была вполне терпимой. В Дели мы уже немного поеживались от утренней свежести, а через сутки после вылета из Джакарты очутились в мартовской Москве, где термометр показывал в это время двадцать два градуса ниже нуля.