В результате переворота положение Нушича оказалось не из лучших.
Незадолго до трагических событий бедствующего журналиста пригласил к себе генерал Цинцар-Маркович. Председатель совета министров, зная интерес Нушича к национальной пропаганде среди заграничных сербов, постарался увлечь его интересным предложением. Мы располагаем скудной записью этого разговора.
«Он сказал мне, что кроме консульского отделения, которое существует в министерстве иностранных дел, он хочет создать еще просветительское отделение, своего рода патриотическое пресс-бюро…».
Нушич стал начальником отдела национальной пропаганды, но проявить себя на новом месте не успел…
Несколько дней продолжались убийства немногочисленных сторонников покойного короля Александра. Был убит и шеф Нушича генерал Цинцар-Маркович. Началась чистка министерства.
«Независимые радикалы», среди которых были Яша Проданович и Йован Скерлич, явились в офицерский клуб, где располагался штаб заговорщиков. Радикалы предложили объявить республику, но офицеры решили по-своему и предложили корону, сброшенную с головы последнего Обреновича, представителю другой династии — Петру Карагеоргиевичу.
Шестидесятилетний Петр, воспитанник Сен-Сира, коротал время в Швейцарии. Карагеоргиевичи никогда не теряли надежды снова получить корону.
Швейцарское государственное устройство ему нравилось. Он вернул своим новым подданным конституцию 1888 года, вручил власть радикалам во главе с все тем же Николой Пашичем и, в сущности, устранился от дел.
Наступило время демократических свобод. Подданные короля сводили счеты друг с другом. Многих выгнали со службы по обвинению в самых различных грехах.
14 ноября 1904 года в органе напредняков «Правда» появилась заметка:
«Вчера вечером группа людей, ставших в Сербии лишними, собралась на совещание, на котором решала: как им быть? После продолжительных дебатов решено было обратиться к Браниславу Дж. Нушичу (который прежде всех стал лишним в Сербии и отбыл в Новый Сад зарабатывать себе на хлеб), чтобы он, если это возможно, выхлопотал у патриарха монастырь, в котором разместились бы лишние люди. Они обязались бы есть не больше монастырского хлеба, чем монахи, то есть сделать так, чтобы расход был всегда равен доходу.
На совещании присутствовали следующие лишние люди: Янко Веселинович, Драгутин Илич, Борисав Станкович, Петр Кочич, Невесиньски, Никола Янкович и еще кое-кто».
Заметка была инспирирована Павлом Маринковичем, вступившим в борьбу с «независимыми радикалами».
На другой же день Доманович обратился к писателям Янко Веселиновичу и Боре Станковичу с открытым письмом:
«…Если вы этого не прочли, я вас прошу, прочтите, потому что для меня ясно, что вы двое ни в коем случае не могли быть согласны с этим решением, если оно вообще было принято. Держу пари, что „Правда“ намеренно выдумала и совещание, и решение, и эта шутка ни в коем случае не наивна. Очевидно, что этим хотят представить нынешний режим реакционным и свирепым по отношению к людям и книгам, а в таком случае имена ваши употреблены не к месту».
Еще через несколько дней Павел Маринкович в напредняцкой «Правде» назвал Домановича никогда не протрезвляющимся пьяницей и недоучкой. Он обвинил Домановича в том, что тот хочет потеснить Янко Веселиновича и занять его место в качестве шефа корректорской в государственной типографии.
В июне 1905 года умер Янко Веселинович. И снова вспыхнула полемика. Критики-«западники» хотели выделить из «богемы» замечательного писателя. Группа, в которую входил Скерлич, писала в газете «Одъек»:
«В последнее время Янкову доброту и слабость эксплуатировала отвратительная клика, завлекая его в газеты, которые были недостойны его литературного имени и доброго сердца. И поэтому получилось так, что Янко в последние свои дни сторонился своих настоящих и близких друзей».
Каждый день приносил все новые обвинения. Когда Скерлич в своей статье памяти Веселиновича упомянул о том, что покойный писатель работал в последнее время небрежно и терял свою оригинальность, ему дали отпор:
«У Янко воровали и деньги и мысли о литературе эти самые его друзья, а попрошайка Скерлич пресмыкался как червь перед Янко, пока ему нужны были рекомендации Янко и пока Янко мог править его рукописи. Теперь же Скерлич зубоскалит…»
В политическом задоре обе стороны, слава и гордость сербской литературы, меньше всего думали о справедливости. Йован Скерлич никогда не забудет «отвратительной клики», осыпавшей его оскорблениями. К членам ее он относит и Нушича, который в этой полемике не участвовал.
После переворота Нушича уволили. Вскоре у него умерла мать, и старый Джордже поселился у любимого сына. Снова надо было думать, на что жить ему с Даринкой, двумя детьми, отцом.
В Новом Саде хорошо знали Нушича. Здесь ставились его пьесы «Протекция», «Обыкновенный человек», «Князь Семберийский» и другие. На ежегодном собрании «Общества сербского народного театра в Новом Саде», состоявшемся в начале декабря 1903 года, решено было пост директора театра предложить Браниславу Нушичу.
Нушич посоветовался с Даринкой и выехал из Сербии.
Если бы Даринка знала, какое испытание ей уготовано!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
И ЕЩЕ ОДИН ДЕФИЦИТ
Можно бесконечно спорить, какая нужна писателю жена. Бойкая ли подруга, тонкий советчик, утешительница, источник эстетического вдохновения или хранительница домашнего очага?.. Наверное, каждому достается такая жена, какой он заслуживает. Нушич был хорошим человеком, и ему досталась хорошая жена.
Нет, она не подсказывала ему сюжетов пьес и рассказов, она не всегда понимала, о чем спорят муж и его шумные гости, но зато он твердо знал — ее мир начинается и кончается в нем.
Прекрасная хозяйка и заботливая мать, Даринка и к своему Браниславу относилась как к малому ребенку. Он приходил с повинной головой после ночных посиделок с приятелями и находил Даринку всегда ровной и приветливой. Если же атмосфера сгущалась, он, как никто, умел шуткой разрядить ее.
Многих друзей Нушича безалаберная богемная жизнь довела до печального конца. У Бранислава был настоящий дом. Ходил он всегда ухоженный. В семье воплощалась для него незыблемость патриархальных основ, которые помогали ему сравнительно легко переносить передряги и чувствовать под собой твердую почву в зыбком мире разрушающегося быта и традиций.
И за все это он платил Даринке вниманием и заботой.
Однажды у Даринки разболелся зуб, и Бранислав повел ее к врачу, а тот сказал, что зуб необходимо вырвать немедленно. Перепугавшаяся Даринка не соглашалась. Тогда Бранислав уселся в кресло и велел врачу вырвать себе здоровый зуб, чтобы показать Даринке, что это совсем не страшно.
Даринка была красива. Браниславу доставляло великое удовольствие самому заказывать ей туалеты, он всегда сам покупал ей украшения и любил сам… причесывать ее пышные волосы. Собираясь в театр или в гости, она обычно наряжалась и выходила к нему, а когда он говорил, что все в порядке, что она прелестна, она еще больше хорошела от удовольствия и широко расставленные глаза ее становились спокойными. Она верила в безупречность вкуса своего супруга.
Мы могли бы посвятить немало страниц Браниславу Нушичу — внимательному мужу и заботливому отцу, описаниям подарков, которые он никогда не забывал привозить жене и детям. К сожалению, это гармоничное семейное существование нередко нарушалось острыми приступами ревности, которые посещали милую Даринку. И еще раз к сожалению, поводов для этого «отсталого чувства» было более чем достаточно. Давали их, по выражению юмориста Бранислава Нушича, его «внебрачные прогулки».
Современный анекдот делит неверных мужей в соответствии с их заслугами перед обществом на «морально разложившихся», «морально неустойчивых» и «великих жизнелюбов». Так вот Бранислав Нушич по этой классификации попадает в когорту «великих жизнелюбов».
По семейному преданию, еще в Битоле Бранислав перед свадьбой сказал своей суженой:
— Даринка, у каждого мужчины есть какой-нибудь порок. Непременно должен быть. Пусть будет и у меня. Я напишу тебе на листке три порока — карты, вино, женщины. Даю тебе двадцать четыре часа на размышление. Выбери один.