Черногория издавна дружила с Россией. Во времена Петра I черногорские племена впервые объединились в государство, перебили всех вождей, перешедших в турецкую веру. Первый владыка черногорцев, митрополит Данила Негош поехал в Петербург и завязал дружбу с царем Петром. С тех пор маленькая Черногория всегда чувствовала поддержку великого государства. В Черногорию плыли русские корабли с хлебом и оружием, в Москве и Петербурге учились молодые черногорцы.
И по нынешний день слово «русский» произносится горцами с особой интонацией. В самой популярной черногорской песне времен последней войны поется: «Нас и русских двести миллионов».
Любовь к русским была так велика, что, когда в 1766 году в Черногории появился самозванец Степан Малый, выдававший себя за русского императора Петра III, его избрали правителем. И хотя русское правительство не признавало его, он пробыл у власти восемь лет. Впрочем, авантюрист оказался мудрым правителем и оставил о себе добрую память.
Черногорцы — воины и поэты — в течение двух сотен лет управлялись династией Негошей, православных владык. Один из них, красавец, двухметровый гигант Петр II Негош, известен во всем мире как автор замечательной поэмы «Горный венец». По традиции, в 1833 году он посетил Петербург, где был посвящен в сан митрополита. Именно в Петербурге Негош понял, «до какой степени храбрость черногорского народа превосходит его образование…».
Вернувшись из России, владыка завел школы и типографию, в которой первым типографом был русский. Поэт и владыка показал себя еще и храбрым воином. За время его правления турки двадцать четыре раза нападали на Черногорию и всякий раз изгонялись горцами. Во время одного из нападений шрифт типографии был перелит в пули.
Петр Негош побывал в России и в 1837 году. Это была скорбная поездка. Черногорию постиг такой неурожай и голод, что возник проект переселения части ее жителей «только в Россию, и ни в какую другую землю». По пути в Петербург Петр Негош останавливался в Святогорском монастыре. Есть предположение, что он видел привезенный туда гроб с телом своего любимейшего поэта Александра Пушкина. Наверное, тогда было навеяно стихотворение «Тени Пушкина», в котором великий поэт южных славян говорит о «земном священном прахе певца великого народа». Негош получил помощь в России и деньгами и продовольствием. Черногорцы были спасены.
Для Нушича, как и для любого серба, Черногория была заповедным легендарным краем. По мере своих сил и возможностей он помог создать в Цетинье театр. Библиотека Цетинья хранит книги Нушича, подаренные последнему черногорскому князю Николе Негошу, впоследствии провозгласившему себя королем.
В начале века в Черногории побывал русский журналист Амфитеатров, и его первое впечатление от знакомства с князем и черногорцами, пожалуй, ничем не отличалось от впечатления самого Нушича.
«Когда князь Николай вышел навстречу мне из своего кабинета, мне показалось, что я живу не в XX веке, а когда-то давно-давно, до паровых машин, конституций, черных сюртуков, железных дорог, телефонов, рентгеновых лучей. Предо мною, в зашитом золотом и серебром черногорском костюме, стоял совершенно средневековый витязь богатырь. Князь Николай — величественный образец черногорской осанки. Старики в Черногории вообще внушительны и красивы: от них веет гетманщиною, Запорожьем, старою славянскою свободою. Глядя, как важно выступают по улицам Цетинья эти огромные старцы, с серебряными головами и сивыми усами по самые плечи, с бронзовыми лицами, опаленными порохом, изрубленными в давних боях, как величаво и живописно драпируются они в свои струки (род пледа) — так и хочется воскликнуть из „Тараса Бульбы“: „Эка пышная фигура!“»[19].
По традиции династии Негошей князь Никола писал стихи, а сын его, княжич Мирко, был одаренным композитором.
В Новом Саде Нушич ставил на сцене своего театра мелодраму князя Николы «Балканская царица», в которой один из героев поучал:
«Не думай, сын, поступок неразумный оправдывать высоким положеньем. Хоть ты и князь, но все права людские ты должен чтить, как божию святыню».
Однако Никола продолжал править в Черногории самовластно, вел хитрую политику, добывая деньги у сильных держав, строил хорошие дороги и здания, заводил школы, с народом держался очень просто, был доступен и разбирал тяжбы лично, сидя на городской площади.
В 1905 году князя все-таки вынудили «даровать» своему народу конституцию, на которую белградский фельетонист Бен-Акиба откликнулся веселой юмореской «Черногорский банк»:
«Как только страна получает конституцию, тотчас распахиваются врата перед культурой. И через распахнутые врата в первую очередь, как знамение культуры, вторгаются финансовые учреждения, а потом уже все остальное.
Так вот и с Черногорией. Как только я услышал, что она получит конституцию, я понял, что ей следует основать Народный банк. И она основала его…»
Но прежде нам надо познакомиться с некоторыми обычаями черногорцев, о которых был наслышан и Нушич.
Известно, что даже в исправительной тюрьме в Цетинье не было стражи. Заключенные днем работали, а вечером их ожидала в тюрьме такая же неприхотливая еда и постель, как и дома. И они никуда не убегали, потому что перед заключением у них отбирали оружие. А черногорцы, доблестные воины, никогда не расставались с оружием. Появиться где-либо без ятагана и пистолета за поясом считалось бесчестьем. Убежит черногорец к себе в село, его вернут в тюрьму. Убежит за границу, все довольны — избавил страну от своей личности.
Нищие, но гордые черногорцы, наподобие испанских идальго, нередко решали вопросы чести в поединках. Слово черногорца было священно…
А как же будет работать в таких условиях банк? Это финансовое учреждение словам не верит. Пришел черногорец просить ссуду, а с него требуют поручительства, скрепленного двумя подписями. Да еще откуда? Из дырки, через которую кассиры «зыркают как мыши из норы». Не верят слову черногорца! И он хватается за ятаган.
Или вот, поехал в горы судебный исполнитель описывать имущество некоего Мартиновича, который взял ссуду да и спустил ее, «как полагается герою». Дом у Мартиновича как крепость, сзывает он выстрелами своих доблестных родичей, и налетают они на бедного судебного исполнителя.
— Соколы, — кричит Мартинович, — хватайте его, отсеките ему нос и уши, чтобы он больше не посягал на чужой дом, не разорял чужого гнезда!
«Вот так, — заканчивает юмореску Нушич, — приблизительно и будет функционировать черногорский банк. Иначе я себе и представить не могу».
Бен-Акиба опять поступил легкомысленно. Он опять подвел патриота Бранислава Нушича. Дав увлечь себя забавному вымыслу, он не подумал, как воспримется шутка в самой Черногории. Кое-кто обиделся. Но не все. В Югославии говорят, что, хотя у черногорцев нет слуха, чувства юмора им не занимать.
В 1907 году цивилизация уже совершила по горам свой победный марш. В Черногории была лучшая в Европе почтовая служба. Цетинье, городок, состоящий всего из десятка улиц, застраивался современными зданиями. Пример показал князь Никола, воздвигнувший роскошный, по черногорским понятиям, двухэтажный дворец. Из окна дворца была видна священная гора Ловчен, на вершине которой в мавзолее похоронен великий поэт и владыка Петр Негош. Черногорцы, получившие образование в России и Сербии, создавали новые, современные учреждения.
Банк тоже функционировал исправно. И сидели там люди в отутюженных европейских костюмах. Однако для одного случая они решили переодеться…
Нушича встретили в Цетинье сердечно. Обласкали и… пригласили ознакомиться с работой банка. Сопровождал его любезный председатель правления банка Вукалович. Но что это? Все служащие банка вооружены до зубов. Старинные ятаганы, пистолеты…
Каждый радостно вскакивает и так стискивает руку гостя, что у него слезы выступают на глазах. Но вот и кассир с ятаганом.
— Познакомьтесь с господином Нушичем из Белграда, — говорит председатель правления.
— Как, — кричит кассир, — это тот самый Нушич, который писал о черногорском банке?