— Я могу много говорить о сексе с тобой. Могу рассказывать как буду раздвигать твои ноги, как буду сжимать грудь и вылизывать соски, — О боже. хватит! — Могу рассказать, как хочу смотреть как твои строгие губы будут покорно сосать мой член.
— Перестань,— живот дрожит от нетерпения, между ног все ноет и пульсирует, выделяя еще больше влаги.
— Могу рассказать, как хочу видеть тебя покорной, на коленях. Хочу слышать, как ты будешь умолять меня, — пальцы второй руки выписывают круги на моем бедре. Даже сквозь колготки они оставляют горячие следы, как от жидкого воска. Еще никогда я не хотела секса так сильно, еще никогда я не хотела потерять над собой контроль...
— Костя-я-я!
— Но я лучше покажу... Покажу тебе, как я хочу трахаться. Покажу, какой у нас будет секс.
Он опаляет свежим, горячим с запахом моего любимог черного чая с чебрецом и мятой дыханием мое ухо. Собирает в ладонь мои волосы, дергая мою голову назад.
Черт.
Не могу сдержать стон. Это просто до невозможности хорошо. Все что он делает — прекрасно.
— Костенька,— почти хнычу, стоит его пальцам нажать на живот. — А если мне не понравится?
Полный бред, но я ведь не знаю что будет дальше. Ведь сейчас я в полном раздрае. Чуства кричат о возуждении. Тело просит феерической разрядки. Но такое уже было. Не так, но все же. И каждый раз заканчивалось полным разочарованием, потому что для оргазма мне требовалось руководить действиями Жени, чтобы потом не удовлетворять себя собой.
Хотя если честно с Костей только ради этих секунд блаженства я готова к любому разочарованию.
— Тогда вернемся к той дружбе, что у нас была. Попытаемся.
— А если не получится? А если нам станет неловко, а если я потеряю тебя.
Это самый жуткий страх. Проснуться утром и понять, что не можешь позвонить Косте в любое время и просто поговорить о погоде или депутатах, которые принимают законы только ради того, чтобы набить карманы. Страшно. Страшно остаться без лучшего друга. Потерять все из-за пары минут плохого секса. Ну или хорошего. Скорее всего хорошего.
И лучше всего сейчас закончить на этом. Уйти и забыть этот неловкий, но волнительный эпизод. Но боже... Чем больше пуговиц Костя расстегивает на блузке, тем быстрее тает моя решимость уйти.
— Чтобы между нами не произошло, чтобы не случилось, ты никогда не потеряешь меня. Никогда, Лен, — зажимает он губами кожу на шее и я выстанываю то единственное и правильное:
— Хорошо.
— Что хорошо? — дразнит этот невыносимый человек, уже добравшись до груди и скользя вокруг нее, обжигая кожу. — Что "хорошо" Лена. Нам нужно ведь понимать, на что ты соглашаешься. Потому что обратного пути не будет.
Да Господи!
— Хорошо, покажи что такое секс. Покажи, как мы будем...
— Трахаться... Просто скажи это.
— Трахаться...
Назад пути нет. Мосты сожжены, смертельное проклятие желания вошло в тело и захватило меня в свой плен.
— Секс — это несколько составляющих, — начинает он свою лекцию моим излюбленным тоном, пока я предвкушаю в какой бурный экзамен выльется эта лекция. — Для начала… Возбуждение.
— Так я уже..
— Молчи. Нужно убедиться.
Он прижимает меня к двери, упираясь в спину всем своим твердым, пылающим возбуждением, таким большим, что одна мысль, как он будет в меня проникать доводит до безумия.
Думаю, только о том, как это должно во мне поместиться.
— Я, как ты поняла, уже готов, — его рука, скользившая вдоль груди, начинает свое движение и устремляется вниз. Ниже, еще ниже — туда, где заканчивалась серая, строгая, всегда такая строгая юбка.
Костя подцепляет край и задирает подол. Медленно. Так медленно, что я задерживаю дыхание предвкушая, что, наконец, между ног окажутся не собственные пальцы, а другие: опытные, умелые, способные довести до крайней степени экстаза.
Костя поднимает подол вверх, полностью обнажая ноги, и, упираясь бедрами в полуобнаженную попку.
— Задница у тебя что надо…
Его пальцы надавливаю на ткань между ног. Она сразу пропитывается горячей влагой. От чего я ощущаю, как к горящим щекам приливает новая порция стыда и желания.
— Кажется, и ты готова, — тоном искусителя с чувством рокочет Костя и вдруг делает шаг назад, вызывая у меня приступ недовольства, выраженный в стоне.
Его близость так быстро стала привычной, что, когда между нами наметился просвет, я ощутила холод и одиночество.
Но его рука спасала от отчаяния, так и оставшись поглаживать намокшую ткань, под которой набухали от возбуждения половые губки, а в лоне ощущалась пустота.