VII.
По городу разсказы о Маляйке ходили с самыми разнообразными прибавлениями, что очень бесило Куваева. Кому и какое дело до его личной жизни и до него самого? Особенно его возмущали сочувственныя выпытывания бужоёмских дам, желавших во что бы то ни стало добиться признания, что Маляйка -- его сын. Созревшее решение отделаться от Маляйки было поколеблено этими мелочами, потому что, раз, страдало докторское самолюбие, а потом -- общественное мнение было к нему несправедливо. Весной, занятый практикой и своими личными делами, Куваев почти не бывал в театре. В мае труппа уезжала, и аршинныя афишки анонсировали о последнем спектакле -- шла "La dame aux camélias" с Мясоедовой в главной роли. Это был вызов Хомутова бужоёмской публике, не хотевшей признать первокласснаго таланта. Спектакль обещал быть интересным, и Куваев отправился в театр. -- Вы нас совсем забыли, Николай Григорьич,-- ласково говорил старичок-капельдинер, принимая пальто Куваева.-- Сегодня у Александры Петровны выигрышная роль... Прежде Елена Михайловна играли. Старичок повел бровями и улыбнулся: дескать, провалится опять наша-то Мясоедиха. Куваев тоже улыбнулся, охваченный той атмосферой, где он чувствовал себя своим человеком. Как все ему здесь знакомо, начиная с грязных, полутемных сеней подезда и кончая уборной хористов. Не желая встречаться с Хомутовым, Куваев взял место во втором ряду кресел. Было еще рано, и в партере сидело всего человек пять. Куваев постоял в проходе, осмотрел пустыя ложи, плохонький занавес и отправился в фойе наверх, откуда был ход в буфет. Театр был старый, той особенной провинциальной архитектуры, когда решительно везде дует сквозной ветер. Штукатурка пооблезла, цветы и узоры облупились, занавес светился дырами, в которыя выглядывали хористки, неизбежная малиновая триповая обивка на креслах первых рядов и на барьерах лож давно выцвела и вытерлась. Одним словом, провинциальный театр, как и следует быть провинциальному театру. Хомутов жаловался, что городское самоуправление отпускает ему на ремонтировку самыя гомеопатическия дозы, а городское самоуправление жаловалось на Хомутова, что он получает деньги и ремонтирует ими только свои карманы. В фойе, где, скажем между прочим, по преимуществу сосредоточивался сквозной ветер, уныло слонялись две-три дамы и в одном углу дремал какой-то подрядчик. В буфете у самой стойки громко разговаривали двое адвокатов, и за отдельным столиком пили пиво какие-то купеческие сынки. Комик Недорезов был уже в приличном градусе и безцельно смотрел в пространство. Куваева охватила совсем малодушная мысль: вот этот самый пьяный комик возьмет да и провозгласит во всеуслышание -- "Маляйкин родитель", или что-нибудь подобное. Для успокоения расходившихся нервов Куваев выпил рюмку водки, чего обыкновенно не делал. Из партера донеслись первые звуки настраиваемых скрипок. Публика все прибывала. Куваев машинально с кем-то раскланивался, а сам поглядывал на дверь -- в глубине виднелся узенький коридор, который вел прямо за кулисы. Направо в этом коридоре темнела дверь в актерскую ложу, висевшую над музыкантами, а подальше маленькая дверка вела на сцену. Через нее актеры попадали в буфет, а актрисы -- в фойе. -- Наконец-то и вы пришли!..-- окликнул Куваева доктор Щучка, неизменно розовый и свежий, точно он вчера родился.-- А мы уж не знали, что и думать: нет нашего доктора и только. "Бедная Лили" меня просто одолела и непременно хотела ехать к вам сама... Александра Петровна тоже спрашивала... да. Вы Хомутова не видали? -- Нет... -- О, он сегодня из кожи лезет... Знаете, есть такая балаганная панорама: "Полишинель в хлопотах". Так и наш разбойник. Щучка сам первый засмеялся своей остроте и, показывая вставные зубы, похлопал Куваева по плечу. -- Да, да... А знаете, я вас просто считал порядочным человеком,-- не унимался он, переходя на шопот,-- между тем вы не нужды и геройства... хе-хе!.. Все дамы от вас без ума, плутишка. Кстати, эта полненькая... как ее?.. ну, кормилица, у вас теперь живет?.. Куваев едва отвязался от стараго болтуна и ушел в партер. Ему казалось, что встречавшиеся знакомые смотрели на него как-то особенно и провожали сдержанным шопотом. Музыка уже играла, и Куваев занял свое место во втором ряду. Раньше он обыкновенно сидел в актерской ложе или за кулисами, и теперь ему казалось немного странным составлять часть той публики, которую он привык разсматривать из ложи Хомутова или через отверстия в занавесе. И публика была все та же: в первом ряду сидели два кабатчика, полицеймейстер, товарищ прокурора с женой, доктор-акушер, адвокаты, маленький и юркий редактор местной газеты, пользовавшийся даровым креслом; во втором -- начинающие помощники присяжных поверенных, аптекарь, три сомнительных дамских шляпы, инспектор гимназии, шаривший глазами по райку, и т. д. В актерской ложе появлялись и уходили какия-то дамы, но Куваев старался не смотреть в ту сторону. В антрактах у барьера обыкновенно вертелась m-me Понсон, упорно разглядывавшая всю публику в бинокль. Несколько раз до слуха Куваева доносился хриплый голос Хомутова, который играл сегодня роль отца Армана. Афиши у него не было -- он всех актеров и актрис знал не только в лицо, но по голосу. Из лож на него смотрели в бинокли, и это заставляло Куваева ежиться. Бужоёмския дамы были любопытны и облепили барьеры всех лож сплошной гирляндой топорщившейся материи, колыхавшихся вееров, цветов, перьев и кружев. В зале стоял сдержанный шум, который не могла заглушить музыка. Последняя четверть часа перед занавесом всегда заставляла Куваева волноваться, потому что он принимал живое участие во всех удачах и неудачах Хомутовской труппы, а теперь он чувствовал себя совершенно чужим человеком: провалится или нет Мясоедова -- ему все равно. А еще так недавно он любовался Еленой Михайловной, когда она показывалась в актерской ложе, и в шутливо-серьезном тоне давал ей советы. Она имела привычку слушать, глядя в сторону, и как-то по-детски наклоняла свою красивую белокурую головку. Когда ей было смешно, она закрывалась веером из страусовых перьев, и смеялись одни прелестные серые глаза. Поднялся занавес. Мясоедова была одета эффектно и своим появлением вызвала одобрительный шопот. Чехов-Мирский играл Армана и отчитывал свою роль самым возмутительным образом. Из-за кулис мелькнуло красное лицо Хомутова, который готов был сесть глазами несчастнаго перваго любовника, портившаго роль Мясоедовой вперед. M-me Понсон играла ту даму, которая все время ест. Она сразу попала в тон и повела свои сцены очень бойко. Кто-то не выдержал, и по ея адресу раздался и замер аплодисмент. "Бедная Лили" покрас