VIII.
От театра шла маленькая гнилая уличка, известная под именем Театральной. Здесь вытянулись в неправильный, покосившийся ряд десятка два старинных деревянных домов, занятых сапожниками, столярами, стекольщиками и разным другим промышленным людом. Тут же квартировали актеры средней руки и вся остальная театральная челядь. Летом актерския квартиры пустовали, и изо всего театральнаго персонала оставалась одна старушка Орлова, жившая в сыром низу большого полукаменнаго дома. Она пользовалась в Театральной улице именем актрисы, как ее помнили старожилы. Зиму и лето старушка ходила по своей улице в одном и том же ватном пальто, вечно что-то бормотала себе под нос, крестилась маленькими крестиками и в виде развлечения шла в церковь проводить какого-нибудь покойника. Летом старушка очень скучала и с нетерпением ждала осени, когда приедут "наши", от которых ей ничего, кроме хлопот и неприятностей, не доставалось. К Орловой ехали те, кто бывал в Бужоёме первый раз и нуждался в помещении до приискания квартиры. У ней же перебивались в трудную минуту, когда, например, человек пропьется до нитки, потеряет место, разссорившись с Хомутовым, а маленькия актрисы в случае интимных женских несчастий. Актеры жили, не платили денег и уезжали, оставляя на память какую-нибудь ненужную вещицу. Исключение представляла одна m-me Понсон, которая постоянно квартировала у Орловой, так что комната оставалась за ней и на лето. Говорили, что она тоже не платила старухе ни гроша, отделываясь дешевенькими подарками в роде букета восковых цветов, ящичка для перчаток, которых старуха уже давно не носила, старой бонбоньерки и тому подобной дряни. Стояла осень. Бужоёмския улицы потонули в грязи, а по Театральной буквально не было проезда. Пешеходы пробирались около заборов, прыгая по дощечкам и камням, как акробаты. По новому городскому плану, улица назначалась к упразднению, почему ни ремонта ни мостовой даже не предполагалось. В дождливый осенний день в Театральную улицу свернул обемистый дорожный экипаж, запряженный парой. Железная дорога в Бужоём только еще строилась, и поэтому публика пользовалась самыми первобытными способами передвижения. -- Неужели, мама, мы будем жить в этой мерзости?-- с неподдельным ужасом спрашивала молоденькая девушка, осматривая линию гнилых избушек. -- Ах, Варенька, ты ничего не понимаешь!..-- сердито отвечала по жилая дама с большим птичьим носом и какими-то озлобленными ястре биными глазами.-- Это только так сначала кажется... Главное: театр близко. Я тут два сезона квартировала. -- Не понимаю...-- сухо ответила девушка, делая равнодушное лицо. Она так устала от этой проклятой дороги, что рада была добраться до места. Дорожные костюмы дам говорили об очень маленьких средствах, как взятый "на проход" почтовый экипаж и эта пара несчастных кляч, едва передвигавших ноги. Несколько раз лошади совсем останавливались и с безнадежным видом только мотали головами. Ямщик принимался накаливать их хлыстом, что привлекло сейчас же внимание уличных мальчишек. Эти сорванцы сразу решили, что приехали "актеры", и вслух делали соответствующия примечания: "не из важных", "так, шантрапа какая-нибудь"'. Дама с птичьим носом побагровела от злости, а девушка спряталась в глубину тарантаса. -- Вон полукаменный дом направо... Туда прямо и заворачивай!..-- кричала дама, указывая на квартиру Орловой.-- Без очков-то не слышишь!.. Лошади сделали отчаянное усилие, и экипаж наконец остановился у покосившихся, всегда отворенных дверей. -- Ступай прямо во двор!-- еще раз крикнула сердитая дама.-- Ах, Господи, это, наконец, можно сойти с ума... Двор был большой, но совсем пустой и такой грязный, что хорошему человеку можно было утонуть. Экипаж подехал к заднему крылечку, опускавшемуся куда-то вниз каменными ступеньками, как помойная яма или склеп. Тут же у входа гнили кучи мусора и "кухонные остатки" -- арбузныя корки, гнилой картофель, какия-то перья, рыбьи кости, тряпицы. Кучер слез с козел и, почесывая затылок, смотрел на сердитую барыню, дескать, что-то, мол, ты теперь будешь делать, матушка. Кучера вообще отличаются большой житейской философией. -- Чего стал пнем, тащи чемодан!-- крикнула на него дама, захватывая с собой картонки и узелки.-- Варенька, выходи... Девушка с легкой гримасой вышла из экипажа, оправила смятое дорожное платье из дешевенькой фланели и нерешительно посмотрела на гостеприимное отверстие открывавшейся ямы. -- Сюда?-- спросила она, брезгливо ставя ногу на первую ступеньку. -- Да, да... Из передней дверь налево,-- пояснила дама, вталкивая кучера с чемоданом в сени.-- Агаѳья Петровна, наверно, дома, да если бы ея не было дома, то это все равно для нас... Вареньке пришлось сильно наклониться, когда она, сморщивши прямой греческий нос, входила в двери -- она была высокаго роста. В передней было темно, как в трубе, и дама распахнула дверь налево, в пустую большую комнату, где стоял такой затхлый и сырой воздух, как в погребе. На шум шагов показалась и сама старушка Орлова, встретившая гостей довольно неприветливым взглядом. -- Вы меня не узнаёте, Агаѳья Петровна?-- воскликнула дама с птичьим носом и, не дожидаясь признания, крепко обняла старушку и даже расцеловала ея сморщенное желтое лицо.-- Дарья Семеновна Бархатова, а это моя дочь Варенька. -- Что-то как будто не припомню...-- нерешительно проговорила старушка, оглядывая гостей еще раз с ног до головы. -- Вот тебе раз: Бархатова, Дарья Семеновна?.. Я еще квартировала у вас вместе с m-me Понсон... Это было... Кучер, тащи чемодан прямо к печке, да смотри, осторожнее. -- Послушайте, ведь это -- комната m-me Понсон,-- протестовала Агаѳья Петровна и даже поп