кризис. Поглощенный своими делами, Куваев не имел времени заниматься с Маляйкой, и это его безпокоило -- ребенок рос, как, сорная трава, без всякаго призора. Получались жалобы на упрямство, капризы и другия детския художества. Маленький эгоист начал проявлять свое "я" самум неблагодарным образом и даже к доктору относился, как к чужому человеку. Завертывавшая проведать ребенка Паша тяжело вздыхала, а доктор еще лишний раз пожалел, что так легкомысленно взвалил на себя эту обузу. -- Уж женились бы вы, Николай Григорьевич,-- смущенно посоветовала Паша, когда доктор однажды разговорился с ней.-- Оно, конечно, второй матери не купишь, а все-таки лучше. Бывают и мачехи приветныя, не все изедуги. Раз, когда доктор сидел дома в особенно скверном настроении духа, подавленный своими неудачами, в передней приветливо ударил звонок. Это была Варенька. Она в докторской квартире была всего раз и теперь вошла с тревожным, серьезным лицом. Взглянув на озабоченное лицо Куваева, она нерешительно проговорила: -- Я могу уйти? -- Ах, зачем... Я так рад!-- бормотал Куваев, снимая с нея летнюю накидку и стараясь отнять зонтик.-- Ты хорошо сделала, что пришла... -- Да?.. Девушка с озабоченным лицом прошла в кабинет и села к письменному столу. -- Я по делу...-- с тяжелой улыбкой проговорила Варенька, подбирая слова, чтобы высказать угнетавшую ее мысль.-- Мне кажется, что я подаю надежды в недалеком будущем сделаться счастливой матерью... Страх иметь ребенка часто нападал на нее, и Куваеву приходилось успокоивать ее, как было и теперь. Она выслушивала его обяснения с опущенной головой и недоверчиво время от времени вскидывала на него своими прелестными глазами. -- Могу дать тебе честное слово, как врач, что сейчас ты вне всякой опасности,-- говорил Куваев, целуя покорно лежавшую в его руке тонкую, красивую руку.-- Но это плохое доказательство, что всегда так будет... Об этом необходимо серьезно подумать, и я с своей стороны... -- Опять рука и сердце?.. Как тебе не надоест повторять эти глупости. Ну какая я замужняя женщина: я ничего не умею делать, что делают жены, и умру с тоски... Не понимаю, право, что за охота навязывать себе такую обузу!.. Находясь под свежим впечатлением своих домашних неприятностей, Куваев заговорил о Малайке -- ребенок вянет на глазах, и если бы любящая женская рука занялась им... Нельзя же вечно думать только о себе, а театральная жизнь убьет скоро и силы и молодость. Что ждет ее, Вареньку, впереди?.. я сейчас она так безжалостно отталкивает доверчиво протянутыя к ней детския руки... В подтверждение своих слов, Куваев вывел Малайку, который весело улыбнулся Вареньке и торжественно поместился к ней на колени. -- Бедный маленький театральный человек!..-- грустно шептала Варенька, раскачивая ногой улыбавшагося Малайку.-- Лучше было тебе совсем не являться на белый свет. Эта сцена напомнила Куваеву первое появление Вареньки в его квартире, и он восторженно передал свое впечатление от восхитившей его сцены с ребенком. У Вареньки заблестели слезы на глазах, и она горячо поцеловала ласкавшагося Малайку. -- Все это, можсть-быть, очень хорошо,-- проговорила она, когда Маляйка занялся приведением в надлежащий порядок кабинетных вещиц на письменном столе,-- но, мне кажется, ты сам обманываешь себя и создал в воображении свою собственную Вареньку, как это и бывает нередко. Эти грустныя и холодныя речи подняли в Куваеве мучившия его мысли и чувства, и он с жаром передал все свой ревнивые помыслы и мечты видеть ее, Вареньку, в хорошей семейной обстановке. Да, они будут счастливы -- трудовым, хорошим счастьем. Существующие в ней недостатки исчезнут сами собой под влиянием совсем другой обстановки. Он опять целовал ея руки и даже опустился на колени, припав головой к ея коленям. -- Ты хороший человек...-- задумчиво говорила Варенька, перебирая его волосы -- она любила это делать в припадке нежности.-- Но ведь я не имею даже понятия, как это люди живут в семье, вот в таких квартирах. Как я себя помню, мы вечно шатались с матерью по меблированным комнатам, по номерам и лачугам, как и другие. Это настоящая цыганская жизнь, и как я завидовала всегда детям, которыя могут жить в своих домах и не знают этого вечнаго шатанья. -- Что же тебе мешает переменить эту жизнь?.. Я тебе предлагаю всякия условия... -- Ты любишь меня?.. -- Как могут любить в мои года... -- Это не ответ: Лили уверяет, что сильнее всего любят старики... Водворивши порядок на письменном столе, Маляйка незаметно под шумок перебрашя к книжному шкапу и ящику с хирургическими инструментами, где и произвел великую революцию. Он стоял с серьезным лицом и очень внимательно разбирал блестевшия вещицы. Ситцевая рубашка так забавно отдулась на спине, а маленькие ботинки смешили Вареньку, и она никак не могла оторвать от них глаз -- какия смешныя ножонки! Поймав Маляйку, она разула его и с каким-то азартом пришлась целовать розовыя крошки-ножки, а Малайка барахтался у нея на коленях и заливался своим безработным смехом. -- Отчего он сегодня не называет меня мамой?-- спрашивала Варенька, когда он ей надоел. -- Вероятно, чувствует, что ты не хочешь быть его мамой... -- Ах, какой ты глупый... Варенька совсем успокоилась и пожелала непременно осмотреть всю квартиру. Она заглянула даже в спальню, а в столовой с любопытством отворила буфетный шкап. -- Все это твое?..-- спрашивала она с детской наивностью, разсматривая столовое серебро.-- Какой, однако, ты богатый... Эта выгодно быть доктором... В детской она перебрала все Маляйкины игрушки и долго смеялась над бумажной лошадью, у которой не было ни хвоста, ни головы, ни ног, и которую Малайка, по каким-то необяснимым соображениям, предпочитал всем другим игрушкам. Старушка Ефимовна относилась к гостье с сдержанной строгостью и старалась не смотреть на барина. Через Пашу она знала, что это "сполюбовница", и брезгливо ужимала губы. Визит закончился тем, что Варенька неожиданно зевнула -- ей уже надоело. Эти полосы равнодушия всегда удивляли Куваева, а теперь ему сделалось так тяжело! Когда Варенька ушла, запретив ее провожать, он долго стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел на улицу безцельно блуждавшим взглядом. Ему было и жаль этой странной девушки и обидно за свое чувство, которому не было отзыва. Она его не любила и серьезно обясняла отказ сделаться докторшей каким-то внутренним чувством, что именно этого не следует ей делать. Но, вместе с тем, как она изменилась за эти полгода -- это была совсем другая женщина, и в будущем из нея выработался бы настоящий человек, в чем доктор не сомневался. Это затянувшееся дело неудачнаго сватовства доктора приняло неожиданный крутой оборот, благодаря случайному обстоятельству, "Бедная Лили", встречая Куваева, смотрела на него своими черными глазками очень пытливо и ужимала губы, как дешевенькия фарфоровыя куклы. Это забавляло Куваева -- он понимал затаившуюся мысль в голове m-me Полсон. Раз, когда он зашел к Орловой, в квартире была одна Лили, и доктор неожиданно для самого себя сказал: -- Вот что, m-me Понсон, высватайте мне Вареньку... В самом деле! Я знаю, что Дарья Семеновна будет против этого, и вот вам отличный случай отомстить ей за захват квартиры. М-me Понсон сначала обиделась легкомысленной формой этого предложения, а потом приняла его прямо к сердцу. В самом деле, чего лучше для Вареньки, и нужно быть сумасшедшей, чтобы оттолкнуть от себя счастье... Потом m-me Понсон лукаво намекнула, что она кой о чем догадывается, и что если бы у ней была дочь, то она не была бы такой дурой, как некоторыя театральныя мамаши. -- Только смотрите: это величайшая тайна!-- шутил Куваев.-- А если вы устроите меня, то... -- Шубу из живых соболей подарите, как у Островскаго Подхалюзин?-- отшучивалась m-me Понсон.-- А признаться, я давно об этом думала: дела наши из рук вон плохи, и скоро все во миру пойдем... Хористки шиньоны закладывают. -- Обратите внимание, что вы тут двух зайцев убьете одним выстрелом: и меня сделаете счастливым, и Мак-Магону отомстите, и комнату обратно получите... -- Ах, какой вы злой!..-- кокетливо возражала m-me Понсон и даже ударила его по руке, как делала когда-то в Ташкенте в кругу своих воинственных поклонников.-- Отчего вы раньше мне ничего не сказали? Сколько времени прошло даром... Через неделю, когда Куваев совсем забыл про этот разговор, рано утром к нему заявилась m-me Понсон и приказала его разбудить. -- Что такое случилось?-- спрашивал доктор, неуспевший даже умыться, -- Варенька согласна...-- торжественно провозгласила m-me Понсон. -- Как то-есть согласна? Вы о чем собственно говорите?.. -- Согласна быть докторшей Куваевой... Куваев посмотрел на нее с недоверием и ответил: -- Позвольте, я думаю, что нужно мне ее самому увидать. -- А если я говорю?.. Понимаете: я... О чем ее еще спрашивать, да и что может понимать какая-то девчонка... виновата: девушка. Вместо ответа Куваев заключил m-ше Попсон в обятия и сочно облобызал ее в обе щеки и губы, а она, "бедная Лили", растроганная этим проявлением докторских чувств, закрыла лицо платком и прослезилась. Да, m-me Понсон на этот раз плакала, плакала настоящими слезами, плакала и смеялась. -- О чем же вы плачете, "бедная Лили"?-- удивлялся Куваев. -- Не спрашивайте... Вы, проклятые мужчины, никогда не поймете сердца женщины. -- Ну, уж это глупости!.. -- Только одно условие: молчок!..-- говорила m-me Понсон, напрасно стараясь вы