XVII.
Куваев первое время не чувствовал особенно резкой перемены в своей жизни: та же квартира, та же прислуга, те же порядки в доме и тот же Маляйка. Прибавилась кой-какая мебель и новая горничная, да старая прислуга за всем полезла к новой "барыне": и то нужно, и это нужно, и пятаго недостает, а у других господ все есть. Роль хозяйки приводила Вареньку в восторг: от нея зависел решительно весь дом, и нужно было входить в каждую мелочь. Однажды кучер Егор, делая сообщение о необходимости завести новую сбрую с набором, обяснил напрямик: -- Уж прежде-то, Варвара Михайловна, какая была наша жисть: так зря болтались супротив других-то господ, а теперь настоящее нужно говорить. Хозяйка в дому -- всему голова... Барину где все доглядеть? Кухарка Василиса требовала корову и медной посуды, нянька Ефимовна -- ремонт Маляйкина гардероба, новая горничная Устя -- белых передников с оборками и т. д. Была основана специальная касса, из которой Варенька могла производить предвиденные и непредвиденные расходы, не надоедая мужу мелочами. -- Я хочу иметь расходную книгу...-- с торжеством заявила Варенька в одно прекрасное утро.-- И непременно в массивном переплете, с кожаными углами, как в ссудных кассах. -- Гросс-бух?-- смеялся Куваев. -- Да... Ведь я часто прежде бегала по этим проклятым кассам с закладами, а теперь у меня будет своя книга, и я буду записывать в нее решительно каждый грош. Куваеву нужно было ехать куда-то с визитом к больному, но он полетел в магазин канцелярских принадлежностей и с такой счастливой заботливостью принялся разсматривать выложенныя книги, что насмешил старичка-приказчика. -- Мне самую большую, пожалуйста...-- обяснял он. -- Больше этого не полагается,-- отвечал старичок, ласково посматривая на доктора.-- Вам для расходу, для домашности? -- А вы как знаете?.. -- Обнакновенно-с... Гросс-бух был торжественно привезен и положен на особый стол. Варенька своим нетвердым почерком с специально-театральной орѳографией записала первую страницу расходов и целый день любовалась книгой. Она будет полезным человеком в доме. Все это было так мило и наивно, что Куваев принимался целовать жену с особенной нежностью -- она приводила его в восхищение... Конечно, гросс-бух скоро будет позабыт, но это не мешало ему чувствовать себя безсовестно счастливым. С каждым днем в жене он открывал новыя достоинства: у Вареньки был такт в обращении с прислугой, непритязательность по части тряпок и здоровая, хорошая веселость. В доме сразу водворился порядок и новый комфорт. Куваев неглижировал своими прямыми обязанностями, чтобы пораньше вернуться домой, куда его неотразимо тянуло. Даже кучер Егор и тот был доволен: следы его громадных пальцев на белом переднике новой горничной доказывали только его скромное желание принять хотя косвенное участие в медовом месяце господ. Собственно говоря, он был враг этих проклятых белых передников. -- У, трахмальная!..-- хрипел он, стараясь облапить Устю, когда кухарка Василиса вывертывалась из кухни. В самом деле, все шло отлично. Вареньку огорчало только то, что она просыпалась утром слишком поздно, около двенадцати часов, и любила валяться в постели еще битый час и даже пила здесь иногда свои утренний чай. -- Неужели это все мое?-- спрашивала она иногда сама есбя и нарочно лишний раз гоняла Устю с каким-нибудь поручением в кухню, точно желала этим этом убедиться в действительности. По вечерам, когда они вдвоем читали какую-нибудь книгу в кабинете, Варенька задумывалась и уносилась против желания мыслью в неизвестныя сферы. Куваев замечал, что читает вслух для самого себя, откладывал книгу и спрашивал: -- О чем ты думаешь?.. Этот простой вопрос заставлял Вареньку вздрагивать, и она несколько мгновений смотрела на мужа непонимающим взглядом. -- Я так... Сама не знаю, о чем думала,-- отвечала она после паузы.-- Это моя глупая привычка... Однажды, впрочем, она высказалась по поводу своей разсеянности гораздо определеннее: -- Знаешь, Nicolas, я думаю о том, как все в жизни делается странно, то-есть я хочу сказать, что неожиданно... Я никак не могу привыкнуть к мысли, что мне никуда не нужно ехать, устраивать контракты с антрепренерами, кочевать из города в город. Даже страшно подумать о той цыганской жизни, а я с детства вертелась на сцене и за кулисами... Когда я думаю об этом, мне делается жаль себя: несчастная девочка. А потом, когда я подросла, чему учила меня родная мать?.. О, я слишком хорошо ее ношшаю и понимала! Меня спасла та же театральная преждевременная опытность, а то мне давно свернули бы голову. Ты не понимаешь, какой инстинктивный страх вызывал во мне занавес, и не тогда, когда он поднимался, а когда падал... Темнота, холод, откуда-то вылезут театральные покровители, и всякий лезет в уборную!.. Тьфу... К этой теме Варенька любила возвращаться и, увлекаясь воспоминаниями, не замечала, что Nicolas морщится, молчит и начинает сердиться. Какое ему дело до ея прошлаго: она для него то, что она есть теперь, а остальное все к чорту. В нем поднималось смутное и ревнивое чувство к этому прежнему жены, но он сдерживался и не хотел выдавать того, чего она не могла сейчас понять. С другой стороны, эти воспоминания появлялись на белый свет только потому, что их вызывала настоящая обстановка, которою Варенька восхищалась от чистаго сердца. -- Супруга доктора Куваева... M-me Куваева... докторша Куваева...-- повторяла она на разные лады, ласкаясь к мужу.-- Не правда ли, как это трогательно?.. Не даром моя мамаша лопнула от злости... О,