-----
Маляйка отыскался только через три дня самых деятельных розысков. Его нашла Паша где-то в предместье, в одной из жалких лачуг. Ребенок лежал больной. Старик Булатов только улыбнулся, когда Паша накинулась на него с яростью наседки. -- Он сам пошел за мной...-- повторял сумасшедший старик.-- Да... Искусство требует жертв... Из этого ребенка тоже вышел бы великий артист, если бы не наше дурацкое воспитание. -- Ах, Паша, Паша, как мне било хорошо!..-- шептал Малайка, с трудом открывая глаза.-- Мы были в театре... Зачем папа никогда меня не отпускал в театр?.. Моя настоящая мама тоже играла в театре... Паша уложила Маляйку в экипаж, как котенка, а Булатов стоял в своих лохмотьях без шапки на улице и повторял: -- Умереть -- уснуть... не более!.. В свою детскую комнату Маляйка больше не вернулся, а Куваев уложил его в собственном кабинете. Во всем доме наступила та подавляющая тишина, которую приносят с собой тяжелыя болезни. У Маляйки, вследствие сильнаго нервнаго потрясения, открылась какая-то необыкновенно сложная болезнь, закончившаяся последовательным параличом: части тела и органы чувств умирали один за другим. В первое время, когда Маляйка не терял сознания, он подолгу и внимательно вглядывался в сидевшаго у постели Куваева и шопотом говорил: -- Папа, я виноват, но... я не знаю, что со мной тогда сделалось... и мне было так хорошо... Ты не сердишься на меня, папа?.. -- Нет, голубчик. Тебе нужно лежать спокойно. Собранный консилиум, как большинство таких медицинских советов, повел только к разногласиям: каждый отстаивал свое мнение, а Щучка с глупой радостью ссылался на наследственность. Ведь и болезнь Елены Михайловны носила тоже неопределенный характер -- это у них в крови, у этих странствующих артистов. Куваев отнесся к этой последней ученой комедии совершенно безучастно, как к печальной последней необходимости. Он у постели больного потерял счет дням и ночам и позволял сменять себя только одной Паше, которая вместе ухаживала и за ним: заставляла есть, укладывала спать и вообще "заговаривала", как это умеют делать одне простыя русския бабы, которыя заговаривают даже кровь-руду. Маляйка умер. Это было ранним утром, когда звонили в церквах к заутрене. Он лежал такой белый и спокойный в своем гробу, вытянутый болезнью почти в рост большого человека. Опять горели похоронныя свечи, как и тогда в "Калифорнии", опять явилась старушка Орлова и заглянула в лицо покойника... Приходили и уходили совсем неизвестные люди, которые раньше никогда не бывали в куваевской квартире. Мак-Магон и Варенька принимали посетителей в черных платьях и плерезах -- это была еще ложь, которая заставляла Куваева избегать встречи с ними. "К чему еще этот обман?-- думал он, шагая по своему кабинету.-- Не все ли им равно... и m-me Курчеева туда же явилась со слезами..." Недоставало только, чтобы явился Хомутов и принял родственное участие в похоронной процессии. Но он не явился, занятый своими собственными делами, и Мак-Магон тревожно посматривала на Вареньку, на которую смерть Маляйки произвела сильное впечатление. Она любила зайти в комнату, где стоят гроб, когда там никого не было, и подолгу стояла где-нибудь в уголке. Куваев старался не резать ей глаза своим присутствием и только раз, когда она, завидев его, сделала движение уйти из комнаты, он совершенно просто спросил се: -- Вы скоро уезжаете?.. -- Я?.. Не знаю... Она не смутилась и с решимостью взглянула мужу прямо в глаза. Ему вдруг сделалось ужасно ее жаль, и он проговорил задыхавшимся шопотом: -- Варенька, подумай, что ты делаешь?.. Я не говорю о себе: силой нельзя заставить любить... -- Я не знаю... Но чувствую одно, что не могу больше!.. Что-то заставило же уйти Маляйку... Нет, не говорите со мной. Есть обреченные, роковые люди... Маляйку похоронили рядом с матерью, а Варенька уехала с Хомутовым. Мак-Магон была совершенно счастлива. Квартира Куваева опустела, и он сам сильно опустился, не показывался нигде в обществе и все сидел в своем кабинете, зарывшись в книги. Единственным человеком, который заставлял его выйти из этой апатии, была Паша. Она заходила проведать "хорошаго доктора" и заботилась о нем, как о маленьком.