— Да плевать мне на его заботы! Он всё ещё директор! И должен прекратить это безобразие!
— Стой, Гермиона! — Гарри ошарашенно наблюдал, как она помчалась к выходу из гостиной, напоминая Снейпа своей развевающейся мантией.
— Если ты не хочешь, я пойду сама! А что дальше? — она на секунду затормозила. — Они начнут подвешивать студентов в подземельях и позволят Филчу пытать их?! Необходимо прекращать этот произвол! Я уверена, это противозаконно!
— Да о каком законе ты говоришь, Гермиона?! Фардж и эта жаба — они и есть наш сегодняшний закон! И Дамблдор ничего не сделает, ты только создашь ему дополнительные проблемы! Амбридж нужен я! Только я! И никого больше она не тронет!
Она несколько секунд смотрела на него, а затем дрожащими губами произнесла.
— Тогда я просто убью эту суку!
Слышать от Гермионы такое обращение к преподавателю было настолько непривычно, что Гарри захотелось пошутить насчёт проверки на оборотное зелье, но он не успел, так как подруга уже скрылась за портретом.
Его накрыла волна паники. Гермиона, конечно, была очень разумной. Но сейчас, в таком состоянии, она могла наломать немало дров. Что она сделает? Ворвется к Амбридж? Выскажет всё, что о ней думает? Так мерзкой жабе будет только в удовольствие поставить её на место, унизить, назначить отработки или что похуже. Являясь магглорожденной, Гермиона в волшебном мире имела ещё меньшую защиту, чем сам Гарри будучи сиротой. Над ним хотя бы довлел статус «Избранного»…
Гарри рванул следом, не обращая внимания на ворчание Полной Дамы.
— Гермиона!
Оказавшись в коридоре, он резко схватил её за руку, вынуждая затормозить.
— Ты в своём уме?! Куда собралась?!
— Отпусти меня! Знаешь, если тебе так нравится геройски жертвовать собой и всем на это наплевать, то хотя бы кто-то должен попытаться что-нибудь сделать!
Он, уже забыв про боль в руке, просто перегородил дорогу, прижав подругу к стене. Где-то глубоко ему было приятно, что она заботится о нём. Но сейчас её безопасность была важнее собственной.
— Ты хочешь, чтобы у тебя тоже появилась эта уродская надпись? — прорычал Гарри, не соображая, что находится в такой близости, что нарушает все личные границы — Я не допущу этого!
— Я… я… — залепетала Гермиона, прекратив попытки вырваться, и подняла глаза, на которых выступили слёзы, окончательно повергнувшие Гарри в шок.
Гермиона Грейнджер никогда не закатывала истерики, не плакала по пустякам и… не находилась так близко.
Он смотрел в эти влажные шоколадные глаза и мысли одна за одной покидали голову, словно испарялись, подобно кипящей жидкости. Её ресницы были удивительно густыми и длинными, носик аккуратным, а губы, которые она продолжала прикусывать от волнения…
Святой Мерлин! Почему он не видел, как Гермиона красива?!
И верна, умна, заботлива… Всегда рядом, никогда не бросит в беде. В мозгу Гарри, смерчем проносились обрывки фрагментов прошлого, а его изумрудные глаза продолжали рассматривать лицо девушки, находившееся от его собственного в нескольких сантиметрах. Внутри живота что-то сжалось, будто внутренности связались в тугой узел, стало жарко и дыхание участилось. Гарри забыл про проклятую Амбридж, про саднящую боль в руке… про всё на свете…
И в этот момент что-то подсказало ему, что нужно действовать. В такие секунды прозрения он обычно не раздумывал, поддаваясь своей импульсивности. Он медленно наклонился и, закрыв глаза, коснулся её губ. Осторожно и неумело, ведь впервые целовал девушку. Её губы оказались мягкими, нежными и немного солёными, вероятно, от бежавших по щекам слёз. Но сейчас для Гарри это было самое лучшее сочетание. Стук сердца отдавался в ушах и эхом распространялся по коридорам, тело подалось вперёд, прильнув к подруге вплотную.
Гермиона, вопреки ожиданиям, не сопротивлялась, лишь, когда он отстранился, издала чуть слышный стон и испуганно спросила, явно не совсем соображая, что именно говорит:
— Гарри, что ты делаешь?
В голове вместо мыслей взрывались фейверки эндорфинов, по венам будто растекался эликсир блаженства. Этот год уже не казался Гарри ужасным… Он, гипнотизируя подругу выразительным взглядом, отрешённо произнёс:
— Целую тебя… — данная фраза просто вырвалась наружу, облачая в словесную форму свершившийся факт.
— И… как? — судя по ошалелому виду Гермионы, у той в голове тоже был беспорядок.
Гарри собрал в кулак всю свою решительность и безрассудную храбрость, присутствующие в крови у каждого студента Гриффиндора, и снова наклоняясь к её губам, прошептал:
— Не распробовал, нужно повторить.
Во второй раз он действовал немного смелее. Её рот приоткрылся, и язык Гарри проскользнул внутрь, углубляя поцелуй, пробуя новые грани удовольствия. Целовать Гермиону было просто невероятно. Он не знал, что и как нужно делать, действуя по наитию. Тело принялось жить своей жизнью. Его руки скользнули по её талии, прижимая к себе ещё сильнее. Дыхание участилось, а кровь, казалось, сейчас закипит. Гарри никогда не испытывал ничего подобного и мог поклясться на могиле родителей, что это были самые прекрасные, яркие, головокружительные ощущения в его жизни. А когда руки Гермионы осторожно скользнули по его груди и сомкнулись на шее, Гарри понял, что абсолютно счастлив.
Они не видели и не слышали ничего вокруг: ни проплывающего Безголового Ника, ни шутника Пивза, орущего неприличности, ни отодвинувшегося портрета Полной Дамы, выпустившей из гостиной Рона и Невилла, с открытыми ртами уставившихся на них. Они всё продолжали практиковать эту новую, но безумно приятную дисциплину, которую готовы были «повторять» бесконечное число раз. И когда Гарри отстранился, он произнёс одно единственное слово, заставив Гермиону улыбнуться и спрятать пылающее лицо у него на груди.
— Волшебно…
***
Поттер целуется с Грейнджер! Поттер целуется с грязнокровкой! — весело орал Пивз, рассекая пространство коридоров, пока чуть не врезался в преподавателя по ЗОТИ.
— Стоять! — рявкнула Амбридж так властно, что полтергейст подчинился. — Ну-ка, скажи мне, где эти двое милуются?
Прекрасный шанс продлить лгуну Поттеру отработки, да и выскочке Грейнджер пора указать законное место. Долорес уже погрузилась в приятные картины предстоящих злодеяний, но тут случилось то, что она никак не могла ожидать, уверенная в собственной власти и безнаказанности.