Теперь никто не смеялся. Люди, заполнившие небольшой зал слушаний и окружившие Сити-Холл, в горьком молчании слушали эти потрясающие показания. Только когда были вызваны два чиновника из большой кампании недвижимости, контролирующей большинство домов в трущобной зоне Лоуренса, слушания чуть не вышли из-под контроля. Когда эти двое вышли из здания, толпа хлынула вперед, и потребовались все необходимые усилия от полиции штата, чтобы удержать граждан города за заграждениями.
Последний день перед появлением Барни был посвящен свидетелям из трущоб; некоторые были забавными, другие пассивными, третьи воинственными или озлобленными. Их свидетельства живо показывали, что экономический статус негров в Лоуренсе резко ухудшился за последние десять лет по сравнению с белыми. И в результате нагромождение этих ужасных страданий в кошмарном гетто вылилось, как сказал Келли в тот вечер, в человеческое насилие.
Я не хочу пересказывать все свидетельские показания, но я должен рассказать об одной пожилой женщине, которая вразвалку подошла к месту свидетеля.
— Каждый день я мою полы, — говорила она. — Потом прихожу домой и снимаю башмаки. Но я должна отдавать другим мои деньги. Я устала отдавать свои деньги. Я устала ходить по этому городу. До смерти устала. Устала, что со мной обращаются, как с собакой. Устала сражаться с крысами. Устала быть никем в Лоуренсе. Устала ходить с опущенной головой, когда ее следовало бы поднять к Господу.
Потом она остановилась и закончила пронзительной фразой, которая запомнилась мне до сего дня:
— Может быть, мистер конгрессмен, наши головы были опущены с рождения.
И тогда Келли спокойно произнес:
— Больше этого не будет, мэм. Мы пришли сюда, чтобы вы подняли головы.
Фразу подхватили, и ни Джош, ни я, ни Фрэнк или Лютер не приложили к этому ни малейшего усилия. Эту фразу слышали на улицах, в автобусах, на фабриках…
— Выше голову, парень! Конгрессмен сказал, выше голову!
«Выше голову!» Эти слова разошлись по штату. Их напечатали журналы «Тайм» и «Ньюсвик»{128}, а «Лайф» отправила в Лоуренс своих лучших авторов, чтобы подготовить статью о Келли и слушаниях.
Фрэнк Шиа теперь был готов держать пари, что по всей стране лишь два телевизора из десяти не включены на слушаниях. Когда перед комитетом предстал Барни Маллади, я не сомневался, что это правда. В течении трех дней и вечеров слушаний Келли тщательно готовил почву для его появления. Он показал Лоуренс как один из наиболее омерзительных городов Америки, как Город-Бомбу, которая взорвалась. И он всей стране сообщил причины взрыва — не только коррупция официальных лиц, но также невежество, бедность и цинизм, в которые было даже трудно поверить.
То, что происходило в Лоуренсе, имело отрезвляющий эффект в Вашингтоне. Мы с Джошем слышали от друзей, что некоторые федеральные программы были спешно реорганизованы. ФБР послало своих агентов, желающих выяснить, что случилось с федеральными фондами, а ведь было много людей, которые утверждали, что знаменитая программа по борьбе с бедностью привела к потрясающему успеху.
Теперь появилась еще одна серьезная причина: политическая машина, управляемая безжалостным человеком, который пришел к власти, используя бедных, никогда, как уверял Барни, не испытывавших благодарности.
Барни не зря потратил неделю. Он использовал в Вашингтоне все возможные рычаги; постоянно раздавались призывы от влиятельных политиков, но Келли отказывался говорить с большинством их них. На Джоунса начали давить, но когда он сообщил Келли, что председатель полного комитета — политик, никогда не интересовавшийся нашими делами раньше — звонил, чтобы сообщить, что он приезжает с полным комитетом, Келли вежливо ответил ему, что прекратит слушания и выпустит заявление о том, что предпринимает подобные действия из-за партийного приказа, саботирующего слушания. Он также поклялся, что проведет кампанию против каждого члена полного комитета, даже если ему потребуется для этого путешествовать от Нью-Йорка до Вайоминга. Джоунс поспешно забил отбой, и комитет так и не приехал.
В среду Барни прибыл в Лоуренс. Он был по-прежнему приветливым, маленьким бочонком пива, и когда он увидел меня, то поспешил ко мне, протягивая руки.
— Финн! Финн Маккул, великий человек из Вашингтона!
Я пожал ему руку и предупредил, что мой кошелек в ботинке.
Но это не смутило Барни. Он только сильно хлопнул меня по спине и рассказывал своим приспешникам, до чего же здорово я умею шутить.