— Предположим, мы рассматриваем сами факты, адвокат, — произнес Келли. — Если они покажут, что мистер Маллади не является вором и позором американской политики, я публично извинюсь перед ним.
— Я напомню вам это, сэр.
В. Мистер Маллади, вы отрицаете, что встречались с этими людьми?
О. Отрицаю. Если Абернети вел с ними какие-либо дела, то я об этом не знал.
В. Иными словами, вы полагаете, что мистер Абернети действовал на свой страх и риск?
О. Мне очень не хочется говорить подобные вещи о погибшем молодом человеке, но по всему получается, что он… вор.
В. Вы никогда не получали денег от незаконных предприятий в Лоуренсе?
О. Нет, сэр.
В. И вы никогда не получали денег для компании, в которой у вас есть интерес?
О. Нет, сэр.
В. Вы никогда лично не звонили начальнику полиции штата и не просили его не наваливаться на букмекеров в Лоуренсе?
О. Нет, сэр.
В. Вы отрицаете, что шеф полиции Лоуренса звонил вам, чтобы просить помочь ему выяснить, не установила ли полиция штата микрофоны на его телефоне?
О. Да, сэр.
В. Вы когда-либо пытались установить, проводились ли подслушивания в доме и канцелярии политического лидера?
О. Нет, сэр.
В. Шеф полиции Лоуренсе когда-либо жаловался вам, что ему приходится отдавать распоряжения людям прекращать игорный бизнес после пяти часов, когда на службу заступает недружественный сержант?
О. Нет, сэр.
В. Шеф полиции хоть говорил вам, что полицейские штата сели ему на хвост и вам лучше использовать свои поводья?
О. Нет, сэр.
В. А политический босс Лоуренса не звонил вам и не просил помощи в получении федеральных фондов, передаваемых на проекты строительства дешевых домов, и в то же время не говорил вам, что ваша строительная компания войдет в дело, что будет означать большой успех «для всех нас»?
Теперь Барни испытывал мучения. Он, очевидно, вспомнил телефонные звонки и явно гадал, не мог ли он зайти в разговоре слишком далеко. Его ответы стали следующими: «Не знаю…. не припоминаю… я не могу вспомнить…» К полудню его задор исчез. После перерыва он превратился во встревоженного человека, его обычно румяное лицо стало бледным и покрылось испариной. К полудню следующего дня Барни балансировал как на канате. Келли неотступно преследовал его. Слышно было только, как репортеры отправляют свои бюллетени, да как скрипят лопасти вентиляторов. Я не мог не ощущать, что это не просто разгневанный молодой человек, полный решительности уничтожить порочную власть другого человека, это был еще и новый голос американской политики, чистый молодой голос, который мог провозгласить конец укоренившейся политической машины.
Маллади был отпущен на следующий день в полдень после того, как его адвокат заявил комитету, что его клиент так охрип, что с трудом может шептать. Это была правда. Барни пытался перекричать некоторые вопросы и обвинения, и его обычно зычный голос с каждой минутой становился все более скрипучим. Маллади отпустили, но с обещанием вернуться на следующий день.
В тот же вечер Джош начал боевые действия против шефа полиции города Лоуренса. Он подождал до обеда, а потом позвонил ему домой. Это звонят из Вашингтона, из Ассошиэйтед Пресс, говорил он, проверяя, правда ли, что министр юстиции отдал приказ федеральному прокурору США в округе Истерн начать расследование деятельности начальника полиции.
На расстоянии я почти слышал, как тот тяжело сглотнул:
— Расследовать? Зачем?
— Ну, может, для того, чтоб проверить все материалы перед тем, как собрать большое жюри, — небрежно сказал Джош. — Как вы это прокомментируете?
— Нет, нет. Я ничего не знаю об этом, — выпалил тот и повесил трубку.
— Подождем десять минут, — произнес Джош, глянув на часы. — Просто, чтоб поймать его точно на десерте. Надеюсь, он застрянет у этого мерзавца в горле.
Через десять минут Джош вновь позвонил в дом шефа полиции. На этот раз будто бы звонили из вашингтонского бюро ЮПИ. Теперь можно было протянуть руку и ощутить страх этого человека.
— Нет. Нет. Я уже говорил другому парню. Мне нечего сказать.
Еще два звонка. В одном Джош представился репортером из газеты в Олбани, в следующий раз из большой ежедневной нью-йоркской газеты.