Из офиса пришло приятное известие о том, что проект «Северный полюс» продолжается довольно активно. Небезызвестный Бернар Буиг, бывший директор французского офиса экспедиции «Трансантарктика», проходящий в переписке под псевдонимом Стеф, представляет интересы проекта во Франции. Он сообщил, что даже такая правая газета, как «Фигаро», заинтересовалась нашими «левыми» делами и изъявила желание меня проинтервьюировать. Выбирая между «Фигаро здесь» и «Фигаро там», я склонился к последнему и предложил Стефу перенести интервью в Петербург, где у меня будет больше свободного времени. К тому же я надеялся, что по возвращении чувство голода уступит, наконец, место более возвышенным чувствам, столь необходимым для качественного интервью.
Сегодня вечером опять были у Джима. Злоупотребляем мы, по-моему, его гостеприимством, но на этот раз Бонни приготовила нам с собой большую миску риса, а я прихватил слегка початую бутылку «московской», которую купил накануне. В результате пришли мы не с пустыми руками, чем немножко скрасили свое нашествие.
Среди участников вечеринки был канадский писатель Руди Веб, который, как и положено канадскому писателю, пишет про канадский Север. Битый час он выпытывал у меня, что же все-таки привлекает меня в Арктике. Не знаю, что он усвоил из моих ответов, но мне и самому было интересно это, наконец, узнать.
После теоретических изысканий на полярные темы я дал мастер-класс всем собравшимся, рассказав об основных правилах ориентирования по солнцу. Особенно внимателен был Марв, которому в скором будущем предстояло обучать этому своих учеников в одной из школ Миннесоты, где он преподавал в перерывах между экспедициями.
Вернувшись домой поздно вечером, казалось, после сытного ужина, я не устоял перед призывами Мицурика усилить меню блюдом японской кухни – моими любимыми макаронами.
Завтра будет еще один день отдыха, а потом, сменив собак на каноэ, мы выйдем дня на три-четыре на морской лед для тренировки. На этом вторая часть путешествия должна быть завершена.
1 мая
День всемирной солидарности трудящихся всех стран. Накануне одна мысль долго не давала мне заснуть. Меня беспокоило, распространяются ли все привилегии этого дня также и на «отдыхающих всех стран», то есть на ту категорию представителей человечества, к которой мы сознательно отнесли себя в первый день мая. Если да, то в чем должна, прежде всего, проявляться эта самая солидарность? Не найдя достойного ответа, я заснул, а проснувшись, сразу понял, в чем мы все без исключения сегодня проявили солидарность – все мы беззастенчиво дрыхли и всячески нарушали установившийся в экспедиции строгий режим дня.
Второе проявление солидарности в этот день было особенно приятным, так как уравнивало шансы Уилла и всех остальных по использованию душа. Душ заработал на славу, и потому первое, что я сделал сегодня утром, – принял душ!
Спустившись вниз, я столкнулся в кухне с Мицуриком, который успел уже проведать наших собак и навести, по его словам, порядок в дестабилизированных затянувшимся отдыхом собачьих рядах. Как это часто случалось во время отдыха, когда огромная нерастраченная энергия наших лохматых друзей была полностью сосредоточена на ликвидации позорной зависимости от поводков, несколько собак смогли претворить свои преступные планы в жизнь – отвязались и разбежались. Одна из них, по кличке Даггер, не желая, по-видимому, отставать от «отдыхающих всего мира», устроила себе самый настоящий пир. Добравшись до мясных запасов, неосмотрительно оставленных Брайаном Ладуном, местным владельцем нескольких собачьих упряжек, Даггер успел до прихода Мицурика изрядно эти запасы подсократить. Однако Мицурику удалось восстановить надлежащий порядок – он прервал пир Даггера и вернул беглецов на положенное им место.
С утра позвонил домой. Наташа сообщила, что накануне Стас получил травму в каком-то спарринг-поединке – он увлекался каратэ. Потом, уже по возвращении домой, я узнал, что травма была довольно тяжелой, но к моему приезду Стас поправился и снова приступил к своим занятиям.
Начало дня прошло в тренировочных сборах и подготовке к завтрашней вылазке на каноэ. Прежде всего, надо было поставить эти пятиметровые лодки из углепластика на полозья, представлявшие собой клееные бруски со срезанными под углом концами. Для улучшения скольжения была использована полоса фторопласта, толщиной примерно полсантиметра. Полозья привинчивались к днищу через уплотнители, с тем чтобы наши каноэ, обретя в некотором смысле свободу ползать, не утеряли врожденных мореходных качеств, и прежде всего самого ценного из них – плавучести.