Свернув через два часа с озера на какую-то замысловатую просеку, мы все дальше и дальше углублялись в дебри, причем след на этой просеке был только один – от «Бурана». Кувырканий было больше, чем достаточно, потому что уж слишком сложно путешествовать по узкой тропинке с гружеными нартами, когда каждый поворот крутой, нарты упираются, врезаются в какие-то деревья, ломаются, переворачиваются. Крики, стоны, собаки возбуждены, лезут все время не туда, куда надо, веревки путаются. Вдобавок к этому еще и снег глубокий по сторонам.
Короче говоря, все мы взмокли. Пришлось идти медленно, помогая друг другу. Передвижение наше было, в общем-то, достаточно опасным, потому что один должен был бежать перед нартами, другой – сзади, и при этом надо было глядеть в оба, чтобы ногу не подвернуть и чтобы нарты тебя не придавили и не размазали о первый попавшийся ствол.
Так мы шли, наверно, часа полтора, пока не вышли на небольшое открытое пространство. Здесь мы решили остановиться и, наконец, определить, где же мы находимся, потому что продолжать движение в том же, наугад выбранном, направлении было бы неправильно. Поскольку все равно весь груз нужно было перепаковывать, мы, наконец, достали карту и, определив координаты, выяснили, что шли совершенно не туда. Мы выругались – каждый на своем языке, подкрепились и, развернувшись на открытом месте, стройными рядами пустились в обратный путь.
Вся эта операция без учета ругани продолжалась с одиннадцати до четырех часов дня с небольшим перерывом. Мы совершенно вымотались, и маклаки промокли насквозь. Сейчас они у нас сушатся – не знаю, успеют высохнуть или нет, поскольку были такими мокрыми, что хоть выжимай.
С утра температура была минус 10 градусов, и спать ночью было достаточно комфортно, однако в японском мешке – а в этой экспедиции мы пользовались спонсорскими дарами японской фирмы «Mont Bell», производящей экспедиционное снаряжение, – было тесновато и оттого жарко.
Мешок с виду был достаточно объемным, но внутренний мир его был очевидно мне тесен, несмотря на то что я спал совершенно раздетым. Я практически не мог в нем повернуться, не говоря уже о том, что мне все время мешала, тыкаясь в разные части моего измученного тела, piss can – литровая пластиковая бутыль с широким герметично закрывающимся горлом – вещь совершенно необходимая в полярных экспедициях, так как спасает от необходимости выползать по нужде на пронзительный холод ночи. Сегодня попытаюсь вытащить спальник из beavy bag – большого нейлонового мешка, в который обычно вкладывается спальник, чтобы не промокал. Палатка пока работает неплохо.
Сейчас нас уже восемь человек. Команду пополнили прилетевшие в Йеллоунайф и доставленные к нам на снегоходах фотограф из National Geographic Гордон Уилтси и корреспондент из Wall Street Journal Нил.
Мы перестроились и разделили наших собак на четыре упряжки. Наша упряжка идет последней и тянет пока не особенно хорошо, что, по-видимому, можно объяснить продолжающимся процессом формирования собачьего коллектива и распределением рангов и полномочий. Это процесс, понятно, сопровождается беспрестанной грызней, перерастающей периодически в местные конфликты, жестко пресекаемые 12-метровой карающей дланью Ульрика.
Завтра мы стартуем в девять, а подъем назначен на шесть, чтобы не спеша сварить рис и позавтракать. Риса у нас достаточно, и, кроме того, в предбаннике лежит нога карибу.
На улице завыла какая-то собака, и спустя мгновение я услышал знакомый звук открываемой молнии в соседней палатке – это Уилл, верный себе, выскочил, чтобы успокоить певца.
Скоро буду обучать Ульрика русскому языку, и тогда он сможет наговорить на пленку свои первые русские слова. От изучения датского языка я пока воздержусь – сейчас главное вылечить ногу.
Мои крепления сегодня развалились, и я выменял у Джона его лыжи на свою колбасу, которой у нас, к счастью, пока хватает. Джон же лыжами практически не пользуется, потому как постоянно находится на облучке, управляя своей упряжкой.
Ульрик принес известие о том, что температура сейчас плюс 1 градус, так что вполне может пойти дождь. Только этого нам и не хватало! Если так будет продолжаться, дело может обернуться плохо.
День заканчивается. Собаки возбуждены, Гордон фотографирует, Уилл кричит – одним словом, лагерь живет!
23 марта