Я побежала за Луизой, и вскоре мы уже сидели в кабине пикапа «Королевского кучера», а Тони уселся на водительское место. Он загрузил в машину мусор, и мы покатили на свалку. Повернувшись, я увидела, что мама стоит в дверях офиса и смотрит нам вслед. Я подняла руку, чтобы помахать, но не успела. Мама уже скрылась в мотеле.
Уголком глаза я посматривала на Тони. Лицо у него было угловатым, костистым. Подбородок с ямочкой. Смуглая, гладкая кожа почти оливкового цвета. Белые, ровные зубы. Густые черные волосы. Волосы он расчесывал на пробор, и они почти закрывали один глаз. Круглые очки в золотой оправе придавали ему ученый вид, хотя постоянно сползали с носа, и ему приходилось постоянно их поправлять большим и указательным пальцами. Тони часто шмыгал носом, словно у него была аллергия или насморк. Нос у него был слишком крупным для его лица. Мне Тони казался очень красивым.
Я сидела и улыбалась. Сидя рядом с ним на переднем сиденье, я чувствовала себя очень взрослой. Наши ноги почти соприкасались. Мы проехали через весь город по трассе 6А, потом выехали на Брэдфорд-стрит.
В западной части города Тони спросил:
– Девочки, а вы любите мороженое?
Мы с Луизой хором завопили:
– ДАААА! – и сразу же добавили: – Больше всего шоколадное!
Тони рассмеялся, подмигнул и свернул к кафе.
– Ждите меня здесь, а я вернусь через секунду.
Мы с Луизой смотрели, как он подходит к окошку и наклоняется, чтобы сделать заказ.
– Может быть, он принесет нам двойную порцию! – мечтательно произнесла Луиза.
Я ущипнула ее, и она съежилась у дверцы машины.
– Заткнись! И не будь жадной, – сказала я. – Будешь жадной, он больше никогда не возьмет нас с собой.
Луиза захныкала, но ничего не сказала. Она знала, что со мной лучше не спорить. Я многое унаследовала от мамы и порой обрушивалась на Луизу так же, как мама на меня. Я страдала от болезненной, гадкой экземы, у Луизы же была безупречная оливковая кожа, которая, как перчатка, обтягивала все ее тело. У меня были такие курчавые волосы, что я с трудом их расчесывала. У Луизы были густые, волнистые волосы, роскошные и мягкие, идеально обрамлявшие ее лицо и гармонировавшие с карими глазами. У меня не было домашнего имени – мама лишь сравнивала меня с Дамбо и Бемби, причем самым нелестным образом. Луизу она звала Медвежонком и всегда восхищалась ее красотой. И поэтому я постоянно изводила сестру.
Тони вернулся через пару минут и протянул нам рожки с мороженым. Он забрался на водительское сиденье, и мы покатили по трассе 6 к городской свалке. Когда мы ехали через город, Тони включил радио, пощелкал каналами и нашел любимую песню «You’re My Soul and Inspiration».
– О да! – воскликнул он, прибавил громкости и стал подпевать: – «Что мне делать без тебя, крошка?»
Я знала слова этой песни, но подпевать не осмелилась. Мама вечно ругалась, что я «порчу» любую песню своим завыванием.
Мы проехали через город. Теплый ветерок развевал наши волосы. Мы изо всех сил старались доесть мороженое, прежде чем оно растает. Я была счастлива как никогда прежде. Нет, один раз со мной такое было – когда я узнала, что в мотеле есть большой бассейн.
Вскоре Тони примелькался в мотеле. Он вывозил мусор, чинил сантехнику, помогал передвигать тяжелую мебель. Он был большим и сильным и выполнял ту работу, с которой не справился бы никто другой. Я слышала, как один парень говорил: «Если захочет, Тони может поднять тебя и вышвырнуть в окно». (Я не понимала, почему Тони может захотеть такого, но спрашивать побоялась.)
Мы с Луизой с нетерпением ждали его появления, чтобы снова кататься вместе с ним. Чаще всего он нас не разочаровывал. Тетя кричала нам: «Тони едет!» – и мы бежали встречать его к входу, а он подъезжал на своем велосипеде. Мы постоянно ездили с ним на городские свалки Провинстауна и Труро – мусора в мотеле скапливалось немало. Стоило нам отъехать на несколько кварталов, как на мусор в кузове начинали кидаться чайки. За нами на дороге оставался мусорный след. Если дождя не было, мы ехали с открытыми окнами. Ветер развевал наши волосы, и те прилипали к щекам, измазанным мороженым. Радио гремело на полную громкость. Тони говорил, что ему нравятся песни из горячей десятки. Музыка лета 1966 года не разочаровывала: The Beatles, The Beach Boys, The Rolling Stones, The Supremes, The Lovin’ Spoonful, The Righteous Brothers, The Mamas and the Papas (хотя, как только начинала звучать песня «Monday, Monday», Тони тут же переключал радиостанцию). Джонни Риверс часто пел мою любимую песню «Poor Side of Town».
Мне страшно нравилось кататься с Тони по городу с опущенными окнами и громкой музыкой. Мне казалось, весь город смотрит на нас. Чем бы мы ни занимались, стоило Тони позвенеть ключами, как мы с Луизой неслись к грузовику, словно щенята. Мы безумно любили ездить вместе с ним. Когда у него было время, он катал нас на качелях рядом с кафе-мороженым. Мне нравилось, что он никуда не торопился и не спешил избавиться от нас. В отличие от всех других взрослых, он, казалось, любил проводить с нами время. Он много рассказывал о своем отце, герое войны. Отец его погиб, спасая жизнь боевого товарища где-то на Новой Гиннии. Тони говорил, что его настоящий отец был гораздо умнее дурацкого отчима. Как ему хотелось бы, чтобы мать никогда не выходила замуж за этого козла. И сводный брат Тони тоже такой же тупица. (Я тихо радовалась, что братьев у меня нет.) Когда же Тони спросил про нашего отца, я ответила, что отца у нас нет – это было проще, чем пускаться в объяснения.