Сползаю вниз и еще глубже зарываюсь в мир под его рукой, отгороженный от всей вселенной его спиной, полный его запахов и живущий в ритме его тихого, ровного, глубокого дыхания. Вот, значит, каково это – спать с тобой рядом. Его сомкнутые веки спокойны, крылья носа едва заметно напрягаются, каждый раз, когда он вдыхает, и опадают, когда горячее дыхание волной окатывает мое лицо, губы расслаблены, и их рельеф становится выпуклым, делая губы пышнее, чем они есть на самом деле. И, глядя на его губы, мне приходит в голову мысль, которая наверняка пришла бы в голову любой влюбленной девушке: его тело теперь – мое на тот короткий период времени, что он здесь, и сейчас принадлежит мне. Он этого поцелуя и не заметит даже, а для меня… А чем это для меня будет? Заманчиво, безусловно, и, пожалуй, слишком шикарно, чтобы быть правдой, но ведь и для меня это будет не поцелуй. Поцелуй – обоюдное желание, а не воровство.
Он вздыхает, его рука заползает под мою спину и загребает меня под огромное тело, которое ложится на меня всем своим весом. Он очень тяжелый. Под тяжестью его тела в моей голове рождаются мысли, от которых я краснею, задыхаюсь, кусаю губы. Я затихаю, чувствуя рождающееся во мне… это слово я не могу произнести даже мысленно, уж не говоря о такой наглости, как произнести его вслух. Это так приятно – чувствовать на себе его вес, ощущать дыхание, горячими электрическими разрядами прокатывающееся по поему телу, отзываясь эхом всё сильнее, всё острее, всё ярче, всё заманчивее с каждым его выдохом. Интересно, если его сейчас разбудить, он сообразит, кто я такая? Но самое удивительное, что все эти мысли, вся эта ситуация рождает во мне не только… хм… эм… Боже мой, как люди это вслух говорят? В общем, помимо всего прочего в моей голове роятся мысли о том, что ни одна из тех, кого я видела (а видела я предостаточно) не задерживалась настолько, чтобы увидеть его спящего. И если уж он, проведя всю сегодняшнюю ночь с одной из своих многочисленных знакомых, все же притащился домой, но так и не дошел до своей постели, а заснул у меня на руках, значит ему так же комфортно здесь со мной, как в своей берлоге. Так могу ли я претендовать на что-то?
Я обняла его и закрыла глаза. Так ли это важно сейчас?
***
Я проснулась, когда солнце миновало зенит, и пряталось от меня за козырьком веранды. Рядом со мной уже никого не было, а бутылка с «Колой» была на две трети пуста.
Ах ты, плешивый дворовый кот!
***
– Мам, мне не нужна нянька… – я еле сдерживаю раздражение, потому что для моей мамы это – красная тряпка. Только ты показываешь зубы, и она мчится к тебе через весь город, покрывая километр за километром, лишь бы удостовериться, что у тебя все хорошо. Сказать честно, я рада, что она задерживается. У меня было предостаточно времени, чтобы убедить себя в том, что увиденное мной в классе – очередное доказательство того, что у меня слишком богатое воображение и скудный запас прочности нервной системы, а ситуация с Кириллом доделала остальное – я была скорее рассержена, чем напугана. Плешивый кот! Удрал, даже не разбудив меня. – Нет, мам, я в состоянии позаботиться о себе. Нет, мне уже намного лучше. Нет, я серьезно. Гораздо лучше, чем утром, честное пионерское. Нет, я не знаю, что значит быть пионером, но вполне могу пофантазировать на эту тему. Мам! Мне пятнадцать, а не пять! Мам, ну это даже не смешно! Да. Да, я справлюсь. Нет. Нет! Ну, правда, я хорошо себя чувствую. В понедельник – в колледж. Да, не переживай. Все, пока. Да я поняла. Пока.