А теперь представьте, что все потоки исчезли. Его выбросило в открытое море жизни, перестало нести его по волнам и теперь он (или она) предоставлен сам себе. Итак, что же будет делать человек, выброшенный в открытое море, которого всю жизнь тащили на себе или за собой?
Тонуть.
Никто не учил меня плавать – меня всегда тащили и подгоняли, и в один прекрасный день, когда вся движущая сила испарится, я пойду ко дну.
Я очень боюсь утонуть.
Я уже осталась без Аньки, и это было так больно, словно меня четвертовали. Смотрю на свою мать, вышагивающую из угла в угол, и думаю, что с такой работой она очень быстро заработает какой-нибудь недуг. И что мне делать тогда? Я – рыба-прилипала без хозяина. Бестолковый кусок плоти, который не отращивал плавники за ненадобностью, не затачивал зубы без особой необходимости, не обрастал сложной сенсорной системой, способной обнаружить даже самые слабые электрические разряды, не нажил панциря. Эволюционный мусор.
Где мы двое?
Да отстань ты!
И тут меня осеняет…
Сильнее этой твари в моей жизни еще никого и никогда не было.
Судя по всему, ей не грозят ни инфаркты, ни инсульты, ни падения с моста. Судя по тому, как она выглядит, ей уже приходилось подыхать. И это её не остановило.
***
– И как эта хрень называется?
– Откуда мне знать? – я пожимаю плечами. – А у неё обязательно должно быть имя?
– Да я не той твари. Я про таблетки.
– А…
Я достаю пластиковый пузырек и даже не пытаюсь прочесть – отдаю Тимуру, пусть он мучается. Тот хмурится, пытаясь составить из знакомых знаков незнакомое название, и тратит на это пять минут своей драгоценной жизни. Сколько таких вот минут сливаются в часы, недели, года… Интересно, если суммировать, то сколько лет нашей жизни мы тратим только на прочтение названий различных упаковок?
– Первый раз о таком слышу, – говорит он тоном опытного фармацевта, отдавая мне пузырек обратно. – От них прёт?
Я отрицательно машу головой.
– Тогда зачем тебе их выписали?
– Чтобы я не стала как блондинка.
– Кстати, а что с ней?
Я смотрю, как он очищает семечку руками, а затем бросает белое ядро к себе в рот, и сначала думаю о том, что я делаю не так – я разгрызаю шелуху зубами, потом думаю о том, что ему идет ярко-красная толстовка, и только потом мысленно возвращаюсь к тому, что случилось неделю назад. Я неторопливо и безучастно рассказываю Тиму, как же так случилось, что теперь блондинка носит скобы, которые намертво сцепили её челюсти, по какой причине ест и пьет только через трубочку, и почему она молчит, словно немая. Тим внимательно смотрит на меня, и чем дольше я говорю, тем реже семечка очищается от шелухи и попадает на коралловую подушку языка. Наверное, его смущает то, как спокойно и буднично я говорю об ужасе. Но что я могу поделать, если неведома фармо-фигня из пластикового бутылька совершенно лишает меня страха? Я рассказываю все в подробностях, я не лишаю его возможности заглянуть за кулисы и увидеть все собственными глазами – я безжалостно прямолинейна. У него мурашки по коже, в прямом смысле – я вижу, как вздыбливаются волосы на его руках. У Тима отвисает челюсть, и тонкие губы капризной формы становятся немыми, а вот глаза очень красноречиво говорят мне – ты сошла с ума, Танюха.
Хм… не исключено.
Но вот за что я ценю Тима, так это за те огоньки, что искрятся в темно-карих глазах – отвага и любопытство. Неуемное, неиссякаемое желание понять меня, вне зависимости от того, какую жуть я несу, и стойкость принять мою правду, какой бы уродливой она ни была.
Когда я замолкаю, он еще какое-то время смотрит на меня с раскрытым ртом, а затем говорит:
– Я могу увидеть эту хрень?
– Нет, – тихо говорю я. – Кроме меня её никто не видит.
– Знаешь, – говорит он, – сейчас, я думаю, самое время рассказать обо всем твоей матери.
– Я так не думаю.
Он вопросительно вытягивает и без того узкое лицо:
– Вот как? И как ты намерена бороться с этим одна?
– А я и не буду бороться, – говорю я так спокойно, что мне самой становится не по душе от моего голоса.
– Хочешь пустить все на самотек?
– А ты думаешь, моя мама – специалист по всякой невиданной нечисти и рванет отгонять эту фигню с охранными амулетами наперевес?