– Я, знаешь ли… – опускаю глаза вниз, потому что под его взглядом мне становится так неловко, словно я – голая. – Я научилась быть не очень хорошим человеком. И… – нелепо тру свою шею, пытаясь найти верные слова. – И мне это нравится.
– Что ты такое несешь?
Поднимаю глаза и смотрю на него:
– Я сегодня человека покалечила. Ни за что. Просто так. Потому что он – пьяница и пиявка.
Глаза Тимура огромные и напуганные:
– Ты издеваешься надо мной?
Я отрицательно машу головой. Я рассказываю ему о том, как легко Нянька выполняет мои дикие желания – щелчок пальца, быстрое движение щупальца – и дело сделано. Рассказываю ему, как она делает меня свободной, как мне нравится её уродство, как я полюбила мерзость и мрак. Его глаза огромны, лицо – бледное:
– Танюха, ты совсем сбрендила. Ты рехнулась, Тань!
– Ну тогда тем более, нечего тебе делать рядом с умалишенной, потому что мне мое сумасшествие по кайфу.
Он вертит головой, не веря своим ушам:
– Мы сейчас же идем к твоей матери! Мы…
– Нет! – рявкаю я так громко и злобно, что он замирает. – Этого я тебе не отдам! – говорю ему. – Это – мое!
– Что – твое? Шизофрения?
– Да! – говорю я. – Да! Почему бы и нет? Кто-то собачек заводит, кошечек, а у меня свое собственное психическое расстройство. И мне с ним хорошо.
– Ничего бредовее в жизни не слышал. Ты сама-то понимаешь, что говоришь?
– А ты-то чем лучше меня? – кричу я, а затем снижаю голос до еле слышимого. – Вцепился в меня, как клещ! Чего тебе нужно от меня?
Смотрю, как он меняется в лице, и аж захожусь:
– Ты сам-то тот еще псих – выбор у тебя огромный, девушкам нравишься, а ты ходишь за самой серой и невменяемой. Так кто из нас больше сумасшедший, а? Может, у тебя комплексы какие?
Он смотрит на меня своими огромными карими глазами, в которых уже не ужас, а горечь и боль. Он говорит, тихо так:
– Дура ты, Таня.
А потом разворачивается и уходит.
А я стою и смотрю ему в спину. Думаю, никакая я не сумасшедшая. С сумасшедшего взятки гладки, и это очень удобно – требовать по отношению к себе полного людского снисхождения. Я думаю, мне просто не хочется признавать, что черная несуществующая тварь – не самая моя главная беда. Эгоизм от кончиков волос и до самого костного мозга – вот что еще хуже.
Оглядываюсь и понимаю, что моя Нянька пропала куда-то.
***
Открываю глаза и прислушиваюсь. Показалось? Луна сегодня полная, небо безоблачное, а потому вся моя комната – как на ладони. Снова закрываю глаза и навостряю уши – наверное, показалось.
Стук.
Короткий, еле слышный и высокий.
Стук.
Отрываю голову от подушки и смотрю на окно.
Стук – крохотный камушек прилетает ровно в середину стекла.
Резко сажусь и всматриваюсь – спросонья невесть что мерещится.
Снова стук и камень, вылетающий из темноты, врезающийся в окно и отскакивающий от стекла.
Поднимаюсь и подхожу к окну, открываю створку и смотрю вниз.
Ах ты, мелкая поганка… Как умудрилась выскользнуть из дома посреди ночи?
На то, чтобы проскользнуть мимо маминой спальни, мне потребовалось немало времени, и к тому моменту, как я выбралась на улицу, Анька уже успела заскучать – она уселась прямо на траву заднего двора, задрала к небу идеально ровный нос и считала звезды. Подхожу к ней, сажусь рядом и едва не повизгиваю от счастья – я безумно соскучилась, но делаю вид, что мне просто интересно, чего она притащилась ко мне среди ночи. Как будто Аньке вообще нужен какой-нибудь повод… Она не смотрит на меня, она продолжает изучать звездное небо. В общем-то, то, зачем она пришла сюда, она уже получила – я рядом, а большего нам никогда и не было нужно. Чувствовать плечо друг друга, сидя рядом, думать об одном и том же, не сговариваясь, молча считать звезды в бесконечно далеком небе. Это ведь так мало, это ничего не стоит, так почему нашим родителям так сложно позволить нам это? Так мало…
– Зачем ты сказала маме, что это я попросила тебя остаться тогда, в лесу? – спрашивает Анька и опускает свой нос в ворот толстовки, словно пытаясь согреть его, хотя ночь теплая.
Её длинные ресницы серебрятся в лунном свете и кажутся еще длиннее, чем обычно, блик луны на матовом фарфоре кожи, очерчивает серебром складочки на хмуром лбу. Она поднимает глаза и смотрит на меня. Я не знаю, что сказать. Да и что говорить, когда она не хуже меня знает, почему.
– Я боюсь разозлить её, – говорю я.
– А почему меня разозлить не побоялась?