Сейчас мне нужна реальность. Нужна, как никогда. Не такая, какой я хочу её видеть, а во всей своей красе – такой, какая есть.
Тимур, злой и заспанный смотрит на меня – я даже не заметила, как он вышел. Смотрит и молчит. Я вглядываюсь в него и ужасно боюсь того, что сейчас произойдет. Он застегивает ярко-красную толстовку и опускает глаза:
– Тебе чего?
Но вместо ответа, я хватаю его за куртку и тащу за порог. Он вываливается на улицу:
– Эй… – возмущается он.
Но мне его возмущения не интересны – я смотрю на свою мать, и те секунды я не забуду никогда: одна – мамин зрачок прикован ко мне, две – мама опускает ресницы, три – её веки поднимаются в замедленной съемке и…
Она переводит взгляд на Тимура!
Она пытается улыбнуться, но её бледное лицо кривится от подступающих слёз, а затем она начинает плакать – в её слезах столько боли, столько облегчения, что Тимур видит это издалека. Он смотрит на то, как рыдает моя мать, а затем переводит взгляд на меня:
– Она все узнала, да? – спрашивает он. Его лицо белеет, глаза распахиваются. – Что-то случилось? Что случилось, Тань?
Но вместо ответа я закрываю руками лицо и плачу.
Спасибо тебе, тот, кто сидит за голубым занавесом неба.
Спасибо.
Послесловие.
Спустя двадцать лет.
Тимур открывает глаза и кладет руку на вторую половину кровати – она пуста. Не до конца проснувшись, он не сразу понимает, что это значит, но спустя несколько коротких ударов сердца он обретает способность мыслить и скидывает с себя сон вместе с одеялом.
Её нет.
Он подскакивает и зовет её – тихо, шепотом, чтобы не разбудить детей, спящих в соседней комнате:
– Таня…
Никто не отвечает.
Он накидывает штаны, выбегает из спальни и бежит по коридору в комнату к детям – это первое место, где он боится увидеть её посреди ночи безо всяких причин. Открывает дверь детской, заходит, оглядывается – её здесь нет. Две кроватки – в них сопящие носики, крохотные ручки под пухлыми щеками, ножки в разноцветных пижамах. Здесь огромный ящик с игрушками и комод с детским бельем. Жены здесь нет.
Он тихонько закрывает за собой дверь и идет по коридору.
– Таня… – шепчет он, заглядывая в следующую комнату.
Второй этаж пуст.
Лестница и первый этаж – он слышит тихое поскуливание. Ему нужна пара секунд, чтобы понять – звук идет из кухни. Он бежит туда, залетает в широкую арку и застывает в проходе – она сидит в углу, сжавшись в трясущийся ком и тихонько воет, закрывая лицо руками. Тимур подбегает к ней, и она начинает кричать громче, чувствуя его рядом.
– Тихо, тихо… – шепчет он, закрывая её собой, обнимая хрупкое тело, заходящееся в истерике. – Где, Тань?
Она трясется, она вытягивает руку и указывает на угол напротив. Он оборачивается – там никого нет.
Для него нет.
… мерзкая черная тварь засела в углу под самым полотком и теперь корчится, глядя на них – её коротит, её пробивает, да так сильно, словно все электричество мира пустили по её венам, её мертвый глаз сверкает расплывшимся в глазном яблоке зрачком и ищет её. Таня, хрупкая и трясущаяся, съеживается, чувствуя на себе её взгляд. Черные пальцы твари впиваются в стены, колени и локти гнутся, словно резиновые, а черный череп вьется тонкими щупальцами…
От этого никуда не деться.
От неё не скрыться.
Она навсегда.
– Иди ко мне, – говорит Тимур, и поднимает жену с пола. Та впивается в его плечи холодными пальцами. Он обнимает её, он тянет хрупкое тело на себя, принимая её истерику, как должное, забирая её страхи, отгораживая её от страшного чудовища своей спиной. – Все хорошо, Танюш, все в порядке. Сейчас доберемся до таблеток, и все будет хорошо. Тише, тише…
Он будет рядом – он не бросит и не предаст. Не обидит. И не потому, что он слишком хороший, слишком правильный, слишком честный. Не потому что для него «в болезни и здравии» – не пустой звук, а осознанный выбор, который он сделал задолго до того, как зазвучал марш Мендельсона. А потому что есть те, кто ничего не хотят от нас – они просто рядом. Есть, поверьте, есть те, кто искренне и совершенно бескорыстно будет рвать за тебя сердце, и ничего не требовать взамен. Они закроют тебя собой, они вытащат из любой беды, они будут там, где они нужны тебе больше всего – всегда вовремя, всегда рядом, всегда просто так. Есть! Есть те, кому твоё существование дороже всего на свете, дороже стука собственного сердца. Они любят тебя. Любят так сильно, так чисто и так бескорыстно, что это становится их наследием – тем, что невозможно убить.
Так, как любит мама. Так, как любит Тимур.
Так, как любила Анька.