Я опустила глаза вниз, снова посмотрела на девочку, стоящую надо мной и кивнула, улыбнувшись во весь рот. Говорю же, ясно как день – это суп, а не червяки. За нашими спинами послышались торопливые шаги бабушки.
Что было дальше я уже и не помню, но, полагаю, мы с ней получили по первое число. Что бы там ни было, а бросаться камнями нельзя.
***
Я иду по улице и тихонько всхлипываю – все, что осталось от моей истерики. Я пытаюсь отряхнуть одежду и рюкзак, но они намертво впитали в себя грязь. Зато начали подсыхать. Отлично.
– Танька! – послышалось позади меня. – Танюха! Стой! Ну, стой же…
Тим подбегает ко мне, обгоняет, и в одну секунду его счастливое лицо увядает на моих глазах – глаза округляются, тонкие губы белеют:
– Ё-мое… – шепчет он, судорожно оглядывая меня с ног до головы, а затем его голос становится уверенней и громче. – Кто это сделал?
Он останавливается прямо передо мной, преграждая мне дорогу, но я обхожу его:
– Не твое дело, – я отчаянно пытаюсь стереть с рук грязь, но она намертво впиталась в мою кожу.
Тимур оббегает меня и опять встает на моем пути:
– Таня! Кто это сделал? – громко и четко говорит он и хватает меня за плечи, пытаясь остановить. Я скидываю его руки с себя:
– Да отстань ты от меня! Чего ты привязался ко мне?
Я снова обхожу его и ускоряюсь, чтобы он не видел, как мое лицо снова корчит в гримасе подступающих слёз. Он бежит следом:
– Танька, ты просто скажи мне – это они?
Я молча колочу ногами по земле, стараясь не замечать его за моей спиной.
– Ты просто кивни…
Тут я резко останавливаюсь и разворачиваюсь к нему:
– И тогда что? Что ты сделаешь? Пойдешь девчонок бить?
Он резко останавливается, чуть не врезаясь в меня, смотрит на меня, бешено шаря глазами по моему лицу:
– А четверо на одного, это по – девчачьи? Это уже не девчонки – это звери. А со зверьми…
– Что тебе нужно от меня? Чего прилип, как банный лист? – я шиплю и давлюсь собственным гневом. Я смотрю на него и понимаю, что все, что я сейчас говорю и делаю– результат моей трусости. Исключительно её и больше ничего, потому что Тимур все стерпит, а я уже не могу терпеть. – Все, Тим, оставь меня в покое. Я тебя больше видеть не хочу.
– Тань, ты сдурела? – он смотрит на меня бешеными глазами. – Я-то здесь при чем?
– Ты здесь очень даже при чем! Вот прям самым прямым образом при чем! – срываюсь я. – Поэтому-то я…
Тут он смотрит на мои волосы и видит жвачку. Он берет в руки мой хвост и нежно перебирает палацами слипшиеся пряди:
– Это что? – тихо шепчет он и его глаза становятся огромными, блестящими от подступившей ярости.
Я открываю рот, чтобы ответить, но он, не дожидаясь моих слов, выпускает из рук волосы, разворачивается и срывается с места. Я смотрю, как он бежит по тротуару и возвращается во двор через узкие входные ворота заднего двора. А я разворачиваюсь и иду к остановке – плевать мне, что он там задумал. Я хочу домой.
Глава 2. Деталь с обломанными пазами
Машина проседает и снова поднимается – вниз, вверх, вниз, вверх. В основном – задняя её часть. Темп ускоряется, и мне становится нестерпимо противно – я отворачиваюсь, но через секунду снова поворачиваю голову к окну и пристально наблюдаю за тем, как раскачивается старый «японец». Есть что-то завораживающее в этом отвратительном зрелище. Вверх, вниз, вверх, вниз. Я уверена, если подойти ближе, я услышу характерный скрип старых амортизаторов. Скрип, скрип, скрип. Вверх, вниз, вверх, вниз. Теперь уже быстрее. Я почти уверена, что, будь я достаточно близко, то услышала бы не только скрип подвески, но тихий стон. А может, и не такой тихий – его девушки, обычно, не стесняются. Я сижу на чердаке и смотрю в окно за тем, как он занимается любовью. Хотя я не думаю, что это любовь, потому что главная героиня этой сцены меняется уже в третий раз за эту неделю. Вам когда-нибудь доводилось видеть, как самый красивый, самый шикарный и обаятельный человек во всем мире занимается сексом? Не с вами, разумеется. Если нет, то вот вам информация из первых рук – это довольно неприятно. Я слышу свое дыхание, которое шелестит в полнейшей тишине, чувствую, как вспотели ладони, и сквозь грохот сердца в ушах слышу собственные мысли: «Воют волки за углом…». Это наша с Анькой любимая детская считалочка. Я смотрю, как машина ходит ходуном, и ненавижу ту, что внутри, кем бы она ни была. Ей до него нет никакого дела – одноразовые прелести. А мне – есть. И тем не менее, я здесь, а она – там. Я и сама не замечаю, как стискиваю зубы и скалю их в окно, глядя на то, как старый «Скайлайн» прогибается под тяжестью двух тел внутри. Все быстрее и быстрее. Я хочу отвернуться, но не могу. Я смотрю и смотрю, как машина ускоряет время, разгоняет кровь в моих жилах, рисуя картины того, что происходит внутри. Он мне – никто. Вверх, вниз, вверх, вниз. Он мне ничем не обязан. Все быстрее и быстрее. И все же я ненавижу его. Ненавижу настолько, что больше всего на свете хочу оказаться там, в этом старом «Скайлайне». Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх…