Дёргаю руку, но без результатов. Чем больше сопротивляюсь, тем сильнее меня в себя впечатывает. Рождается мысль — обнять и поцеловать местного агрессора, так сказать, методом от
обратного, но страшно. Реакция может быть непредсказуема.
— Что примолкли? Или вы только на расстоянии всякие остроумные гадости щебечете?
— Вы меня сейчас явно провоцируете?
— От вас нахватался, как собака блох, — гневается барин, что я чувствую его тяжёлое дыхание на своём лице, а потом Захар неожиданно ведёт носом по моему виску.
В этот миг мы оба застываем!
Я вспоминаю, что, идиотка, не сходила с утра в душ, а потом этот его жест. Чёрт!
Свежие воспоминания родились во мне уже спустя пару дней от той безумной ночи. И потом регулярно снились. Это было уже на диване, наш ленивый третий или четвертый заход, где я наполовину спала, но тем не менее кайф от сильных мужских движений за моей спиной был не меньше обычного. Я тонула в очередном оргазме, когда мой незнакомец, кончая, уткнулся губами за моим ухом, а потом, шумно вдыхая воздух, провёл носом по лицу до виска.
— Ты сладко пахнешь. Ванилью, — прошептал он тогда, а я даже не ответила, снова отключаясь.
Ведь действительно, перед клубом я почти три часа провозилась с любимыми Машкой ванильными булочками. Второпях одна пачка порвалась слишком быстро и криво, и мелкая пудра ванили осела на меня. В душ я тогда так и не сходила, а Сорокина всё только смеялась, что теперь на меня такую ванильку все мужики клуба слипнутся.
Накаркала! Точнее, натрещала одного, но какого!
А вчера вечером мы с Ликой с великого позволения Варвары Петровны оккупировали её кухню и пекли эти чёртовы булочки. А волосы мне вчера стало лень промывать, ну и что, что пахну как сдоба. Лике нравится.
И то, что уже минуту Яровой стоит как каменный и, кажется, почти не дышит, можно списать на что угодно. К примеру, мужчина борется из последних сил не придушить меня за распространение блох по его могущественному телу или думает, какое средство от блох лучше всего приобрести.
Действительно, Вероника, не глупи! Мужики не в состоянии запомнить запах собственной жены. Вон Владимир, несмотря на год отношений и нашего совместного проживания, так и не запомнил запах моего любимого парфюма, а тут всего разок переспали два месяца назад.
Фу! Да никогда!
Расслабила плечи, собираясь наконец-то отодвинуться от каменного изваяния.
— Ваниль, значит! — прохрипел Захар, никуда меня не отпуская.
Вот даже на миллиметр не сдвинуться.
Закрыла глаза, матерясь мысленно так жёстко, как только умею. Памятливый что ли?!
— Вероника, ты ничего не хочешь мне сказать?
Что делать-то?!
Врать! Врать! Врать! А ещё …
Захар
Эта Земляникина как нож глубоко в ране. Выдернешь- сдохнешь, а так постоянно мешается и не даёт расслабиться. Всю неделю в командировке я только о ней и думал в свободное от работы и проблем время.
А теперь эта долбаная ваниль! Запах, который мне месяц снился и чудился на собственной коже, что чуть было заживо её с себя в душе не сдирал.
Тогда два месяца назад было много всего, включая вагон дерьма от моей бывшей, так что в ночь знакомства с Ванилькой я выпил столько, что на утро едва своё имя вспомнил.
И вот сегодня, когда я решил, что надо бы прекратить сотрудничество, как оказалось, с беременной нянькой моей дочери, она спустилась вниз в одной пижаме. Штаны из мягкой ткани очерчивали красивые бёдра и длину ног, а топ на лямках вообще ничего не скрывал, а только добавлял остроты фантазии.
И всё то, что я, вроде бы, успешно за неделю отсутствия упаковал глубоко в заднице, вылезло и расцвело.
Вероника меня бесила как никто до и, кажется, после неё тоже. И вся проблема даже не в том, что она красивая, дерзкая и вполне самодостаточная личность, тип женщин, которых я не люблю. Вся хрень в том, что я её желал как только свою женщину.
От её гнева меня клинило, от наглости и дерзости заводило, и чем больше пакостей выдавал этот сексуальный рот, тем сильнее сжимались яйца. А за это коронное «Панталонович» я Земляничку уже не единожды мысленно жёстко оттрахал.
— Ваниль, значит! — выдаю вслух часть разрозненных мыслей, ну и ради уже любого звука из моего зависшего рта.
Вероника ничего не отвечает, но попытки отойти от меня прекращает. Хотя я её так держу, что, если только руку в плече вырвет, тогда сможет освободиться.
Вижу, как дрогнули ресницы от моего вопроса и глаза закрылись.
— Вероника, ты ничего не хочешь мне сказать? — пытаюсь заставить говорить упрямицу, так как мне надо разобраться именно сейчас.