Мысль эта причинила мучение. А ведь он всерьез намеревался завоевать Эльвиру, и был на верном пути к её сердцу. И остался, как по злой иронии, у разбитого корыта, в котором его мать утопила всякие надежды на счастливое будущее.
Глава 20.
С Юлией Андреевной мы подружились, поэтому она сразу сообщила мне обо всём, что творилось в доме Загорского. О его ссоре с Илоной. О том, что Соню отдали в детский садик, потому что она категорически отказывалась от любой няни. Я боялась спросить, скучает ли по мне моя малышка, сама же скучала по ней безумно.
Минуло всего три дня с того рокового вечера, когда Вадим выгнал меня во второй раз, а казалось, что три года. Я сменила номер, переехала жить в город, не желая больше никаких напоминаний о прошлом. Хотя, где-то на краешке сознания шевелилась мысль, что причиной-то было вовсе не это. А он.
Разумеется, бороться за Сонечку я собиралась и дальше. Теперь предстояло обратиться в суд за восстановлением моих прав как матери, и Евгений предложил свою помощь. На него я могла положиться полностью, он не раз выручал отца, и ко мне относился по-доброму, часто повторял, мол, напоминаю его погибшую дочку, которую тоже звали Элей…
Даже злорадствовать по поводу того, что Вадим поставил мать на место, особо не хотелось. Эта женщина, конечно, заслужила трепку, и жалеть её я не хотела. Мне вообще было плевать на неё. Пусть расхлебывает свои интриги, и поделом! Юлия обмолвилась, что Вадик запретил матери видеться с Соней. Может быть, это слишком жестоко, девочка ведь привыкла к бабушке, но, с другой стороны, Илоне следует преподать качественный урок на будущее.
— Мама! Мамочка!
Вадим оглянулся, не успев схватить Соню за руку, и она помчалась к воротам, расталкивая детишек. Он только что приехал, чтобы забрать её пораньше, и отвезти на аттракционы в парк, сегодня там весь день шло представление для ребятишек. Продавали воздушные шары, набитые разноцветным гелием, выступал цирк, торговали сладостями и игрушками.
День города всегда отмечался с размахом. Мэр неизменно двигал речь, вещая с трибуны главного стадиона, толпы беспризорников стекались туда, чтобы получить свое угощение, раздаваемое помощниками «хозяина». Глядя на эту суету, Загорский испытывал раздражение. С его компании каждый месяц перечислялись средства в детские дома и в интернаты для детей-инвалидов, Вадим это не афишировал, предпочитая не мелькать на газетных полосах и на телевидении, как меценат с большим сердцем.
Ему хватало и того, что он знал — хотя бы несколько сотен сирот и больных ребятишек будут получать посильную помощь, а это уже грело душу. К детям у него было особое отношение. Он не задумывался над этим, смутно догадываясь, что возникло оно с юности, а виною тому собственная мать. Илона никогда не баловала их с Яриком своим вниманием, не показывала, что любит, она просто была. Пустое слово мама, которое имело большой смысл, но за ним не было ничего.
Эльвира и Сонечка о чем-то оживленно щебетали, стоя в обнимку за воротами, и Загорский медленно пошел туда. Вот и не верь после этого в судьбу. Три проклятых дня он пытался найти Элю, обрывал её телефон, но постоянно натыкался на одно и то же «абонент временно недоступен». До работы и после торчал возле её дома, в надежде, что увидит, как она возвращается, и всё впустую. Эльвира исчезла, в посёлке её больше не было, а Юлия Андреевна, под его давлением, сухо призналась, что девушка переехала в свою городскую квартиру.
На него свалилось столько проблем, что пока Вадик не мог вырваться в город и разыскать её. Судебные тяжбы, несостоявшиеся сделки с иностранцами, потеря многомиллионных контрактов… В общем, голова шла кругом. И не с кем было поделиться всем этим дерьмом, просто поговорить. Кирилл упрямо не отвечал на звонки, видимо, чувствовал вину, и Вадим решил дать ему время, чтобы набраться смелости и прийти самому.
— Привет.
Эля тут же вскинулась, услышав его приветствие, инстинктивно прижала к себе голову Сонечки, и враждебно посмотрела на него.
— Здравствуйте, господин Загорский.
Красивая в бирюзовом пальто, с распущенными по плечам густыми волосами, она снова заставила его с восхищением оглядеть её всю. Перекрестный огонь взглядами длился недолго, на губах Эли мелькнула презрительная усмешка. А ему до жути хотелось обнять, уткнуться носом в её шею, снова почувствовать, что она рада встрече с ним. Впиться в её рот, заявив свои права на неё. И невозможность этого сделать злила, кипятила кровь в венах.