И я послушно открыл рот и проглотил содержимое ложки, подумав, что если Дора станет настаивать на продолжении ужина, то я точно отправлю ее на конюшню. Хватит с меня унижений. На сегодня действительно достаточно, всему есть предел.
— Давайте, я принесу артефакт, — предложила Дора, отложив ложку на скатерть. — Есть все-таки надо, вы понимаете.
— Хорошо, — кивнул я. Артефакт казался не таким унизительным выходом из ситуации. Я ненавидел эту слабость, это чувство беспомощности, самого себя — и Дору, за то, что она видит меня в таком состоянии. Это было странное ощущение, ненависть с примесью благодарности. Противное чувство, прямо скажу.
Вскоре на столе передо мной уже лежал артефакт. Сияние, которое сочилось из его золотистых боков, буквально впитывало в себя протертое мясо и овощи с тарелки. Дора задумчиво смотрела, как исчезает еда, а потом сказала:
— Жаль, что у меня не было такого, когда я ухаживала за бабушкой. Она постоянно капризничала и отказывалась есть, а будь у меня этот артефакт…
Она вздохнула. Мысленно я фыркнул. Можно подумать, мне надо знать про ее бабушку… Дора взяла заряженный артефакт и приложила его к моей груди. Артефакт дрогнул, и я почувствовал, как по телу потекли волны тепла.
— В твоем мире так и не создали артефактов? — спросил я. Вот кому стоит по-настоящему посочувствовать — людям, которые не знают волшебства. Несчастные калеки, которые не осознают собственного увечья.
Дора отрицательно мотнула головой.
— Нет. У нас ведь нет магии. Зато есть технологии.
Артефакт издавал едва слышное легкое жужжание. Дора смотрела на него с таким видом, словно перед ней было настоящее чудо. Технологии, тоже мне. Разве они могут подарить ощущение прикосновения к настоящему волшебству?
— Ваши технологии плохо вам помогают, — заметил я. — Войны никуда не делись, верно?
Дора кивнула. Артефакт чирикнул и свалился в ее подставленную ладонь.
— Везде свои проблемы, — сказала она. — И своя несправедливость. Меня не восстановили в институте. А от вас ушла жена. И нам не помогли ни магия, ни технологии. И вообще, у вас рабство есть.
С этим было сложно спорить. Я лишь кивнул, ощутив, как боль потери в очередной раз царапнула в груди. Я любил Ингу и был благодарен судьбе за эту любовь, но теперь уже ничего нельзя было исправить. Ничего.
И этой дерзкой иномирянке не стоило говорить об этом. Мои семейные отношения — не ее умишка дело.
— Мой развод тебя не касается, — сказал я так жестко, чтоб не оставлять возможности для превратных толкований. — Больше не упоминай о нем. Это понятно?
Дора снова посмотрела на меня с сочувствием. Она воспринимала меня как ребенка, который не мог ни ходить, ни есть самостоятельно, но при этом бунтует против того, кто кладет еду ему в рот.
Я не любил злиться. Злость всегда была для меня разрушительным чувством. Но сейчас она снова начинала кипеть во мне, и я не знал, что с этим делать.
Я признавал, что меня бросила любимая женщина. Ушла сразу же, как только я превратился в кусок мяса. И эта история моего крушения и слабости стала всеобщим достоянием. Весь Мир был в курсе, кто-то жалел меня, кто-то злорадствовал, и я прекрасно бы обошелся и без сочувствия, и без злобы.
Семейные дела Цетше всегда были семейными делами Цетше. А теперь в них сунула нос девчонка из другого мира.
— Я все поняла, милорд Мартин, — миролюбиво сказала Дора. — А сейчас вам пора вернуться в комнату.
Мне оставалось лишь подчиниться.
Глава 2
(Дора)
Да уж, похоже, мои неприятности только начинались.
Мартин из моего сна и Мартин, который сейчас угрюмо сидел в своей комнате, были двумя разными людьми, совершенно непохожими друг на друга. Мне приснился добрый, сильный и смелый человек — а наяву он оказался упрямым и капризным, и в нем не было ни следа ни доброты, ни силы.
Дикий помещик, который собирался выпороть меня на конюшне, вот и весь Мартин Цетше.
Я смотрела на него и не могла не вспоминать бабушку. Она очень любила меня до болезни, она заменила мне погибших родителей — и возненавидела какой-то страшной, запредельной ненавистью, когда слегла и лишилась рассудка. И мне хотелось закричать в лицо Мартину то же самое, что я когда-то все же закричала бабушке, измотанная ее злобой и непрерывной матерной бранью:
— Я сделаю для тебя все, что смогу! Но я не виновата в том, что жива и здорова, а ты нет! Я! Не! Виновата!