Я понимающе кивнула. Меня гораздо сильнее пугала и смущала необходимость мыть молодого мужчину, причем в самых интимных местах.
— Затем идет час чтения, — продолжал Энцо. — Обычно мы читаем милорду Мартину «Хаалийское время», он всегда читал эту газету по утрам, и мы не стали менять распорядок. Врачи сказали, что это для него очень важно. Даже сейчас, в таком плачевном состоянии, он остается человек, а не кусок мяса, и относиться к нему следует по-человечески.
С этим было сложно не согласиться.
После того, как служанка принесла десерт — крошечные чашечки кофе и хрустальные креманки, в которых золотились персики со сливками — господин Энцо продолжал:
— После обеда милорд отдыхает. Врачи говорят, что ему нужно время, которое он проводит в одиночестве. Да и вам тоже нужен отдых. Потом наступает вечер. Ужин, снова чтение, и вы уходите уже до утра.
— Извините, что спрашиваю под еду, — сказала я. — Но как обстоит дело с…
Господин Энцо понимающе кивнул, и мне не пришлось договаривать.
— Не волнуйтесь, Дора, — сказал он. — Для этих нужд тоже есть артефакты.
****
После обеда мы поднялись в спальню Мартина. Белое покрывало было откинуто, и маленькая смуглая девушка колдовала над телом спящего волшебника, делая ему массаж. Господин Энцо указал мне на одно из кресел у стены и произнес:
— Это Минь И с Дальнего Восхода, одна из врачей милорда Мартина. Минь И, это Дора, новая сиделка милорда Мартина.
Смуглые руки, скользившие по светлой коже спящего волшебника, на мгновение замерли. Минь И внимательно посмотрела на меня, и я невольно поежилась. Взгляд девушки был доброжелательным, но почему-то пробирал до костей.
— Добрый день, — улыбнулась я, и чувство неловкости, охватившее меня, исчезло.
— Здравствуйте, Дора, — с улыбкой сказала Минь И и посмотрела на домоправителя. — Вы все-таки смогли найти невинную деву, господин Энцо.
Домоправитель с достоинством кивнул.
— Видит Бог, это было непросто. Но теперь… — он сделал паузу и дотронулся до переносицы. Минь И понимающе кивнула и вновь вернулась к массажу.
В ее маленьких руках таилась невероятная сила. Минь И то мягко скользила раскрытыми ладонями по телу Мартина, то буквально ввинчивала пальцы в мышцы. А я не могла оторвать от волшебника взгляда. Нельзя было не представлять, как этот мужчина двигался, разговаривал, занимался любовью… Наверняка он обладал грацией танцора и фехтовальщика, его тело было стройным и гибким, оно не могло не влечь к себе каждым движением. Я представляла, как он подходит, наклоняется, и тонко очерченные губы приоткрываются в поцелуе, а руки обнимают все крепче и крепче, и моя обида на судьбу все росла и росла. Красивый молодой мужчина, который должен был жить и любить, сейчас стал неподвижной куклой. И откуда нам было знать, сколько времени это продлится. Может, он так и будет лежать на этой кровати, Минь И будет делать массаж, а один день станет сменять другой, и на лице Мартина появятся морщины, и он так и не проснется…
Минь И с легкостью перевернула волшебника на спину, и я на мгновение оцепенела. Подумала только: у меня сейчас наверняка самый дурацкий вид на свете. Нет, я прекрасно знала, что именно находится у мужчин в штанах, потому что посматривала ролики в интернете, но столкнуться вот так, внезапно…
Член у милорда Мартина был большой — это было первым, что я подумала. А дальше думалось не словами, а образами. Захотелось опустить на него ладонь, сжать и неторопливо начать двигать рукой вверх-вниз, чувствуя, как чужая плоть становится упругой, наливается силой и желанием…
К щекам прилило пламя. Я опомнилась, сумела взять себя в руки, постаравшись придать себе максимально спокойный вид. Должно быть, господин Энцо все-таки уловил мое смущение, потому что спросил:
— Все в порядке, Дора?
Я кивнула.
— Да. Да, разумеется.
Если бы! Ну как смотреть на этого спящего красавца и не думать о том, что может быть… Впрочем, для меня-то вряд ли может, даже если Мартин и проснется. Для таких мужчин я всегда была пустым местом. Они предпочитали стройных высоченных девиц с длинными волосами и ногами, а я никогда не прошла бы их отбор.
— Забыл спросить, — тон господина Энцо обрел извиняющиеся нотки. — Умеете ли вы читать?
Я с достоинством кивнула. Не знаю, как именно перемещение в этот мир влияло на речь, но я говорила на хаалийском языке так, словно он был моим родным. И читать тоже могла: вывески и объявления в городишке, в который меня привезли работорговцы, не оказались китайской грамотой.