— Что это с тобой такое, а? Лен, что случилось?
— Да ничего особенного не случилось, Толь! Для тебя, по крайней мере…
— Как это — для меня? Ты что имеешь ввиду? Не понимаю… Дети здоровы? С ними все в порядке?
— Да, Толик, мы все здесь здоровы и счастливы! — снова растянула в своей необыкновенной улыбке губы Лена. — И тебе того же желаем!
— Не понял… Что случилось-то? — испуганно глядя на нее, пролепетал Толик. — У тебя что, крыша поехала от горя? Чему ты так радуешься? Ну? Говори! Я тебя спрашиваю!
Но объяснять Лене ничего не пришлось. Дверь из комнаты распахнулась вдруг с грохотом и на пороге, держа Тонечку на руках, нарисовался огромный бородатый детина с висящими на ногах близнецами — Сенька на правой, Венька на левой…
— Лен, а мы все уже есть хотим! Обедать когда будем? — не обращая на Толика никакого внимания, спросил детина. — Мы дружно требуем от тебя обеда, просто настоятельно настаиваем!
— Ой, да погодите вы! Сейчас Катя с Гришей придут из магазина…
— О-о-о…Так это не скоро… Эта парочка пока все свободные скамейки не обойдет, домой не вернется… — хохотнул огромный мужик, не отрывая от Лены своего блестящего взгляда.
— Марк, познакомься, кстати… Это Толик… А это вот Марк…
— Ой, извини, мужик… Я тебя и не заметил поначалу… — протягивая руку, двинулся к нему Марк.
— Я вам не мужик, между прочим. И вообще, я не понимаю, что здесь происходит? Вы что здесь делаете? Вы ей кто? Родственник?
— Я? Нет, я не родственник…
— А кто?
— Муж…
— Что?! Лена, ты слышала, что он сказал?
— Слышала…
Лена, как сомнамбула, зажав в кулачке ложку, которой только что помешивала молоко в кастрюльке, смотрела, не отрываясь, Марку в глаза и улыбалась, бесконечно улыбалась новой своей, отвратительно-глупейшей счастливой улыбкой.
— Ты ведь согласна быть моей женой, Лена? — глядя через голову Толика и прижимая к себе притихшую, будто вмиг понявшую всю значимость ситуации Тонечку, спросил Марк торжественно.
— Да… — не раздумывая ни секунды, тихо ответила Лена, сияя глазами и не замечая ничего вокруг — ни возмущенно-гневного лица Толика, ни сбежавшего давно уже из кастрюльки на плиту молока…
Запахло горелым. Толик встал, молча выключил газ, снял кастрюльку с плиты, понуро побрел в прихожую. А эти двое так и стояли, глядя друг другу в глаза, и не услышали даже, как за ним захлопнулась дверь. Бессердечные…
Толик был в гневе. Если, конечно, гневом можно назвать ту крайнюю растерянность от только что увиденного, которое никак, ну никак не должно было произойти, не вписывалось ни в один закон логики. Потому что не могло быть у его жены такого лица. И как она вообще, в принципе посмела иметь такое лицо… Нет у нее на него права, и все тут. Оно должно быть кротким, бледным, просящим, виноватым, глупым, забитым — да боже мой, каким угодно, но только не таким бессовестно, ну просто таки бесстыдно счастливым. Это же не правильно… Как она посмела… Все, все испортила, идиотка…
На душе у Толика стало так гадко, будто в нее плеснули чужими помоями. Или чужим счастьем…Да какая теперь, собственно, разница… Вытянув из кармана пиджака заверещавший некстати мобильник, он раздраженно буркнул в него, будто плюнул:
— Да! Слушаю!
— Милый, что случилось? Ты ушел, ничего не объяснил толком… У тебя все в порядке?
Я так волнуюсь…
От Адиного сладкого голоса стало еще противнее, показалось, даже через трубку повеяло на него приторным жасминным духом, и сразу представились ее пухлые бантиком губы, накрашенные яркой красной помадой, и толстый слой грима на лице, и пошлые черные локоны на жирных плечах…
— Да пошла ты! — громко, от всей матушки-злобы выкрикнул он в ей в трубку и, с силой нажав на кнопку отбоя, раздраженно сунул ее обратно в карман. — Сволочь старая… — пробормотал он себе под нос, медленно идя по тротуару и умудряясь налетать на редких прохожих. — Туда же, замуж ей захотелось…
— Толик! — услышал он вдруг слабый голос издалека и оглянулся. Странно, никого сзади… Показалось, что ли?
— Толик! Ну господи, кричу, кричу… Иди сюда быстрее…
Он разглядел, наконец, в окне красивой красной машины, остановившейся на обочине, Светино лицо, помахал ей рукой и пошел к ней прямо через газон, стараясь улыбаться совершенно беззаботно и снисходительно — ничего ведь страшного не случилось, по сути…