Во всем этом есть и хорошая сторона. После неизвестного красителя мои короткие сильно кучерявые волосы не только не запутались, а даже легче обычного расчесались и улеглись красивой волной, словно я только из парикмахерской.
Решив все-таки не мудрить, отпускаю ситуацию. Если что, буду действовать по обстоятельствам, а там — как получится.
— А кто у меня большая умничка и опять жует плед? У кого будет полный рот ворсы? — улыбаясь, приподнимаю уже проснувшуюся дочь и счастливо слушая ее смех.
Ну вот как можно было не родить такую лапочку? Зачем-то вспомнился почти бывший муж и его вопли о том, что раз я хотела ребенка, то мне и возиться с ним. А он — не будет.
— Девочка? — переспросил муж, когда ему сказали пол. — Твою мать! Не могла хотя бы пацана родить?
В родильной палате все обалдели. Персонал быстренько разбежался, оставив нас троих: орущую новорожденную, обессиленную мать и разгневанного отца.
— Да какая разница, какого пола ребенок? — спрашиваю, смертельно уставшая после суток схваток, ругательств медиков про бестолковых старородящих и внезапной истерики мужа.
— Что ты чушь несешь? Как это какая разница? У начальника отдела — пацан. И у главного по кадрам — тоже. Они ходят все вместе на байдарках, рыбачат. Я мог бы быть с ними, если бы ты все не запорола! Хоть какая-то была бы польза от навязанного тобой ребенка!
Я молчу, шокированная новостью. Вот так, живешь с человеком пятнадцать лет и думаешь, что у вас все хорошо, а потом, как удар по голове, выясняешь подобные вещи.
— Слушай, Аленушка, — Георгий подходит, поглаживает меня ладонью по плечу, а я тут же напрягаюсь, понимая, что ничего хорошего сейчас не будет, — а может, ну его это все?
— Что все? — спрашиваю сухими губами.
— Ну… роддом, младенца этого. Оставим ее тут? А сами попробуем еще раз?
— Ты шутишь? Или совсем идиот? — Спрашиваю спокойно, но внутри такое ужасное смятение: сердце бьется об ребра, как птица об стекло, и дышать трудно, не хватает воздуха.
Георгий смотрит на меня не мигая, а потом усмехается.
— Прости, это я тупо пошутил. Извини. Нервы, понимаешь?
У него нервы⁈
Очнувшись, осознаю, что застыла посреди комнаты, держа Дашу на руках и глядя в одну точку на стене. С чего это я вдруг вспомнила тот старый эпизод почти годичной давности? Фу, до сих пор мерзко, что после всего того, что творил муж в роддоме, я все равно вернулась в нашу квартиру и жила с ним еще долгих десять месяцев. О чем я вообще думала⁈ На что надеялась?
— Ам! — уже громче кричит дочь, для особо глухих, ухватив меня за мочку уха и потянув к себе.
— Слышу, маленькая, сейчас будем завтракать.
Сегодня у нас на завтрак каша для Даши и выпечка для меня. Несмотря на непривычный островатый вкус, песочный тертый пирог с вишней необычайно вкусен. Надо будет как-нибудь поблагодарить повара и заодно намекнуть, что мне, как неместной жительнице, хорошо бы готовить более щадящее желудок меню.
С утра у нас прогулка на свежем воздухе: у Грэма урок верховой езды, а потом — фехтование. Так что нам с Дашей предстоит впервые выйти из стен замка, узнать, есть ли тут парк, гулять там целых два часа и главное, не попасться на глаза суровому регенту. Все-таки намеренно подставлять Грэма я не хочу. И, кстати, нужно спросить у Хитча, нет ли у них каких-нибудь специальных настоек, чтобы не-е-емножечко опухало горло и лицо. Есть одна мыслишка, как вернуть должок Грэму…
Оказалось, во дворце есть лифт. На нем мы и спустились. Причем сразу во внутренний парк на заднем дворе. Мой подопечный никак не прокомментировал новый образ своей няни, слегка усмехнулся и все. Я тоже сделала вид, что для меня норма рассекать двор с пятнами жирафа на коже и зелеными волосами.
В нескольких метрах от лифта обнаруживается красивая широкая лужайка, на ней и тренируется верховой езде малолетний король. Красивая, белая в коричневых пятнах лошадка, сияет ухоженными боками на солнце.
— Кося! — выдает Даша, показывая пальцем на королевича и его транспортное средство.
— Да, лошадка. Красивая, правда.
— Да-а-а, — зачарованно тянет гласную дочка, не сводя глаз с благородного животного.
И тут лошадка открывает рот, как нам кажется, чтобы заржать, и я выпучиваю глаза до небывалых размеров. Ни-че-го себе зубы! У, казалось бы, привычного мне животного оказываются огромные, острые клыки, даже немного торчащие наружу.