— Нужно было предупредить! — Злость заставляет меня повышать голос. — У вас сплошные недомолвки, отсюда и все проблемы! Что нам теперь делать? Что с Грэмом? Как ему помочь⁈
— Он предложил взять свою жизнь вместо птицы. Это великая жертва. Невинный ребенок предлагает себя, чтобы защитить других. Конечно, боги приняли ее. Но Грэм не умер, потому что ключ всегда связан с замком. Ты держишь его тут. Он берет твои жизненные силы. И пока ты способна их ему дать — он будет вот так лежать, находясь в междумирье.
— Ничего. Пусть так. Главное, что жив. Мы найдем возможность, — размышляю вслух, но отшельник перебивает.
— Не понимаешь. Он выжмет из тебя всю жизнь. И вы погибните оба. Нужно завершить ритуал.
— Завершить? — переспрашиваем мы с Рэном. — Но Грэм умрет.
— Это был его выбор! — Раздражается отшельник.
— Нет!
— Алена!
— Нет! Я не позволю! — Поднимаюсь с колен, отталкиваю руки Рэнульфа. — Что я могу сделать, чтобы его спасти?
— Пойти за ним в междумирье. Вы притянетесь, как одно целое, как ключ и замок.
— Нет! — это уже регент. — Это не выход!
Он кладет Грэма на лавку и подходит ко мне.
— Алена, прошу, это не выход. Я не хочу потерять вас обоих, ты не знаешь, на что соглашаешься!
— Так расскажи мне, — отвечаю. — Помоги.
— Ты уже все решила? — утверждает, не спрашивает.
— Да, — говорю твердо, игнорируя его тревожный взгляд.
— Помнишь, я говорил о сне… — неожиданно спрашивает Рэн, — в нем я тебя потерял. Ты ушла, и я не смог с этим ничего поделать.
Он переплетает наши пальцы, я чувствую его напряжение и понимаю, как ему, такому сильному, неприятна мысль, что придётся сидеть и бездействовать, пока два его близких человека рискуют жизнями.
— Прости… мне действительно жаль, но по-другому я просто не могу, я не могу бросить Грэма. Ты же понимаешь? И еще… если со мной…
Сглатываю горькую слюну и продолжаю:
— Если со мной что-то случится, обещай, что позаботишься о Даше.
— Обещаю. А ты обещай вернуться ко мне, — сжимает мои пальцы почти до боли.
— Обещаю, — говорю и сама не верю своим словам. Все так по-дурацки получилось, нет сил, одно отчаяние.
— Там, в междумирье, не верь глазам и ушам. Только сердце подскажет, поняла? — темные глаза вглядываются в мое лицо.
— Да…благодарю… — Рэн не дает мне договорить, запечатывая рот жадным, отчаянным поцелуем.
Нехотя выскальзываю из его теплых объятий и поворачиваюсь к отшельнику.
— Давайте быстрее с этим покончим.
Мне приходится лечь. На алтарь. Это холодно и неудобно. Камень гладкий, но на нем есть место только для головы и спины, ноги висят. За секунду я замерзаю в тонком одеянии и не могу сдержать дрожь, пока лежу с закрытыми глазами.
Монотонный голос отшельника, горячие руки Рэна на моих плечах — все отходит на второй план, а потом и вовсе исчезает. Открываю глаза потому, что внезапно пропадает чувство ледяного камня, прижатого к спине. Тьма кругом. Белёсые комки тумана. И тишина. Мои шаги не имеют звука совсем.
— Грэм? — зову тихонько, не уверенная, что на мой голос не отзовется какая-то сто раз мне не нужная субстанция. — Грэм?
Тишина, в ответ ни звука. Ладненько. Раз я уже здесь оказалась, пройдусь. Толку стоять на месте? По мере того, как я иду, тьма отступает, и я выхожу… в классную комнату.
— Ты просто глупый, ни на что не способный мальчишка! — орет Говелиц на сгорбившегося и почти плачущего Грэма. — Из тебя никогда не получится ничего путного! Ты не правитель, ты — ничто! Позор для дяди и разочарование для родителей! Хорошо, что они умерли и не видят, каким никчемным ты растешь!
Боже! Да что здесь происходит⁈ Я ясно вижу, как от Говелица отделяются черные, липкие нити, которые прилипают к Грэму и тянут из него жизненные силы. Ах ты, паразит! Во всех мирах одна сущность поганая!
— А ну пошел вон! — быстро подхожу к учителю, или к тому, что сейчас похоже на него. — Оставь в покое короля, мерзость!
Говелиц сначала никак не реагирует на мои слова, но постепенно начинает разваливаться на черные ватные хлопья и расплываться, как утренний туман. Я же подбегаю к Грэму, присаживаюсь, растираю его холодные пальчики.
— Я здесь, слышишь? Я с тобой, ничего не бойся.
Но мальчик меня не слышит. Он сидит, глядя перед собой невидящим взглядом, из его глаз стекают нечастые, но крупные слезинки.
— Он прав. Я ни на что не способен. Я только позорю родителей и их светлую память, — говорит ребенок и столько боли в его голосе. — Всем будет лучше, если меня не станет. Дядя взойдет на трон и будет достойно править. Не то, что я.