— Чёрт, — прошёлся пятернёй по волосам, от чего те встали торчком, совсем как у старшенького недавно. — Ускоряемся!
Он скрылся где-то в недрах квартиры, а я так и осталась стоять посреди коридора — мокрая, несчастная, растерянная. Что я натворила? На что подписалась? Я грызла себя, не щадя самолюбия и не скупясь на эпитеты в свой адрес. Это всё Иванов. У меня крыша от него едет. Вообще становлюсь безмозглой, как курица.
Пока я поедом себя ела, он вернулся. Уже в другом костюме, весь такой великолепный, хоть ярлык на него вешай и любуйся.
— Раздевайся! — приказал этот обломок диктатора из неизвестного королевства, и я пошла пятнами. Что значит раздевайся?! Он за кого меня принимает?!
8.
Дмитрий
Анька вскинулась, как фурия. Что я такого-то сказал-то? И только потом дошло. Ну, положа руку на сердце, я б её раздел, да. И не только. Нестерпимо хотелось проверить, так ли это прекрасно было, как я помню.
Мешали три нюанса: во-первых, я опаздывал, во-вторых, дети дома и не спят беспробудным сном, в-третьих, я понимал: Аня не такая, и после десяти лет разлуки вряд ли сразу в лапы мои дастся.
И почему-то я глухо затосковал: может, у неё есть кто? А я тут… почти губу раскатал? И сразу же в башке флажок всплыл пиратский — с черепом и костями наперевес: отобью, отвоюю, верну себе. По крайней мере, попытаюсь.
Столько воды утекло… Она, может, и не вспоминала обо мне. Сбежала же тогда? Были причины? Я не настолько хорош. Она… на что-то обиделась. Я упрямо не хотел думать, что у неё появился тогда другой. Не такая Анька. Не сбежала бы. Сказала правду. Значит… что-то было, чего я не знаю. И, наверное, сейчас я бы хотел знать. Или нет.
Может, не нужно ворошить прошлое? Я пока не определился.
— Переоденься, — кинул я ей свой халат, что держал в руке. — Сними всё, ты мокрая, не хватало, чтобы заболела.
Я помнил: она всегда мёрзла, и если заболевала, то круто. Валилась просто и всё. Я очень многое, оказывается, о ней помню.
— И лишнего не выдумывай, восьмая няня, — постарался как можно больше пренебрежения в голос добавить, ненавидя сам себя за это.
Она молча скрылась в той же ванной, откуда недавно выгребала воду. Вышла вся такая домашняя, с голыми ногами, поджимая пальчики. Кудряшки вились и падали ей на лоб. Рукава висели, как у грустного Пьеро. Неженка моя.
Я даже не понял, что любуюсь ею. Еле челюсть подобрал.
— Ты куда-то спешил? — приподняла Анька свою сногсшибательную бровь, выдёргивая меня из созерцания.
— Ах, да. Чёрт, — заторопился я, но прежде чем уйти, принёс ей почти в зубах тапочки. Свои. Большие. Но других пока в доме не водилось, пусть уж прощает. — Детей покормить, Ромку — спать, — напомнил я ей, прежде чем испариться. — Телефон! — потребовал почти на выходе. Аня молча протянула гаджет, куда я с наслаждением вбил свой номер. — Если что, звони! А со слесарем я разберусь, когда вернусь.
Для верности запер дверь на все три замка, чтобы точно не сбежала.
Передо мной маячила важная встреча, на которую я уже опаздывал. Да, нелёгкое это дело — быть отцом!
Анна
Он ушёл, а я осталась. В халате не по росту и в тапочках сорок пятого размера. Вдохнула, выдохнула, зажмурилась. Ещё раз подышала туда-сюда-обратно, затем завернула рукава, чтобы не мешали, и решительно направилась в детскую.
Слишком тихо. Подозрительно. Как бы юные Ивановы снова не готовили какую-нибудь пакость.
Я вошла без стука — было бы смешно стучаться — чай, не аристократы, а я не их подневольная.
Мальчишки сидели в кроватях, нахохлившись. Ромашка выглядел как привидение, закутанный в одеяло с головой. Медведь, уже переодетый, втыкал в телефон.
— Ну что, познакомимся поближе? — проблеяла я, пытаясь улыбнуться. Челюсти у меня сводило, улыбка, подозреваю, выходила кривой, как у паралитички, глаз непроизвольно дёргался. Я боялась детей до ужаса.
К слову, не могу сказать, что полностью избежала участи «подальше от малышей». У Ирки — двое. Она замужем, счастливая жена и мать. Так что, в общем целом, иногда мне приходилось изображать заботливую тётушку. Но мои функции сводились к «тётя пришла, тётя подарила подарки, посюсюкала и свалила». Никто и никогда ни возиться с племянниками, ни нянчить их не заставлял.
— Знакомились уже, — буркнул Мишка, не отрываясь от телефона.
— Мы кораблики запускали, — виновато посмотрел на меня Ромка. Глаза у него синие и несчастные, как не расплачется.