Ромка снова рассмеялся. Смех его рассыпался солнечными бликами, отскочил от стен и застрял где-то на уровне сердца.
— Ты — зайка! — ткнул в Аньку пальчиком мой сын и уверенно полез к ней на колени. Варикова опешила и застыла с ватным диском в руках, а Ромка тем временем, пыхтя, надел на неё капюшон. Дурацкий капюшон с забавными заячьими ушами, что повисли слева и справа от Анькиной головы двумя вислыми лопухами.
А что. Ей идёт. Супер. Она ещё на халат ругалась.
И тут я услышал другой смех. Редкий. Это смеялся Мишка, сползая по стенке на пол.
— Она похожа не на зайца, а на осла! — заявил мой старший сын, и на какое-то мгновение в воздухе повисла тишина.
Анька с круглыми беззащитными глазами, как собака, которую неожиданно пнули под рёбра. Ромка с испуганно-виноватой мордашкой. Я, понимающий, что всё вышло из-под контроля. И только Мишка по инерции продолжал хохотать.
Кажется, пора брать контроль над ситуацией в свои руки. Иначе беда.
_________________________________
[1] суперзлодейка, позже антигерой вселенной DC Comics, первоначально появившаяся в мультсериале «Бэтмен» 1992 года, позже была перенесена в комиксы. Она является главной сподвижницей Джокера.
13.
Анна
Не знаю, что я чувствовала. Наверное, боль. Немножко. Это когда локтем приложишься — прошивает насквозь, аж в глазах темнеет, а потом боль уходит, ты начинаешь дышать и понимаешь: просто удар, всё на месте, кости целы, голова не отвалилась.
Ну, ребёнку показалось, что я похожа на осла. Халат и правда смешной. Я даже не заметила эти заячьи уши. Злилась на Димку, когда его напяливала на себя, не до осмотра «достопримечательностей» было. Нет ничего такого в том, что все смеются. Вон, Ромашка смеялся, мне и не обидно было. Только потому, что Зайка звучит приятнее, чем Ослица?
Пока я выстраивала логические цепочки и пыталась успокоиться, Димка времени даром не терял.
— Извинись! — дёрнул он Медведя за руку, поднимая пацана на ноги. — Сейчас же извинись! Мало того, что ты Аню… Анну Валентиновну разрисовал и решил, что тебе сойдёт это с рук, так ты сейчас намеренно обозвал её! Это грубо и некрасиво, Михаил! Не по-мужски! А это значит, что я тебя плохо воспитал, не вбил в голову простые истины.
— А если не извинюсь, то что будет? — он похож на упрямого бычка и боевого петушка одновременно. Взгляд исподлобья, головой дёргает, пытаясь казаться смелым, хотя видно: он боится отцовского гнева, но бунтует по одному ему понятным мотивам.
— Кого нельзя обижать, Михаил? Мы с тобой этот урок проходили. И не делай вид, что ты меня не слышишь или не понимаешь.
Я почувствовала, как жмётся ко мне Ромашка. Испуган, хоть влетело не ему. Я сжала его покрепче и успокаивающе погладила по спине. Посчитала позвонки. Худенький какой, маленький. Беззащитный котёнок.
— Слабых, женщин и детей, — перечислил безлико Медведь. Как скучный вызубренный урок: знать — знаем, но понимать — не понимаем. А ещё и хочется сделать назло, чтобы не приставали со своей мурнёй.
— А ты что только что сделал? — тряс Мишку, как грушу, Иванов. — Надсмехался и обзывался!
— Я не специально! — у старшенького как голова не оторвётся — так он старается марку держать, но выходит уже плохо. Иванов давит, как каток, не замечая, что уже сплющил сына своим напором. — Вырвалось! Уши не заячьи, а ослячьи какие-то! Ну убей, убей меня за это!
По-детски смело, но истерично даже. Мне показалось, что он провоцирует Димку. Хочет, чтобы тот действительно ему двинул, и это будет повод ненавидеть отца. А Иванов близко к тому, чтобы поднять руку. Я вижу, как он хватается за пряжку от ремня.
Вот только стриптиза мне здесь не хватало — Иванова со спущенными штанами.
Я вскакиваю со стула, осторожно сажаю Ромку на своё место и кидаюсь к любителям разборок.
— Всё, Иванов, хватит! — толкаю Димку в грудь. — Ты же его пугаешь!
Иванов от неожиданности попятился. Посмотрел на меня озадаченно. А затем улыбнулся. Нехотя. Пытаясь улыбку удержать, но она расползалась на его лице, как радужное пятно по луже, куда бензин попал.
— Зайка, — прошептал он с нежностью, а у меня сердце подскочило, кувыркнувшись. Я так и стояла в капюшоне с ушами. Надо хоть в зеркало будет посмотреть, настолько ли у меня дурацкий вид, как кажется.
— Иди к себе в комнату, — обернулась я к Медведю. Он дрожал, напряжённый, как струна. Губы сжаты, наверное, чтобы не тряслись. А в глазах — слёзы, ещё не пролитые, но чуть-чуть — и брызнут. — Ромашку забирай и идите. Мы тут с папой поговорим.
Дважды упрашивать не пришлось. Ромка сам спрыгнул со стула и потянул Мишку за руку. Их уход напоминал позорное бегство, а не достойное отступление. Улепётывали. Я провожала их взглядом. Ромашка оборачивался. Кидал на меня взгляды. Медведь рвал когти без оглядки.