- Нет, она приходила по личному делу, - не моргнув глазом, соврал Вяземский.
- Папа! – возмущенно фыркнула малышка. – Кого ты лечишь!? По личному вопросу к тебе такая простушка не придет. Ты ее дальше ворот не пустишь.
Вот это глаз-алмаз! Да я в ее возрасте, наверно, и слов таких не знала. Могла бы сказать красивая тетя или некрасивая. Но это заявление удивило не только меня. Сам Невозмутимый от неожиданности покачал головой.
- А как ты определяешь, простушка или нет?
Малышка закатила глаза, изображая «Ой, все!»
-Ну вот наша Маша - простушка. Ни тебе колец, ни браслетов. Губы не накрашенные. А вот Илонка твоя – эта цаца. У нее брови – во!
Девчушка изобразила характерное движение, которым в известной сказке «Морозко» мачеха тестом замазала брови Настеньке.
- К тому же вся прилизанная, боится улыбаться, чтоб морщины не завелись. Зато орать может!
Малышка покрутила головой, показывая реакцию на воображаемый крик. И тут же переключилась на меня.
- Пойдем играть? – маленькая королевишна, очевидно, уже решила, что я ее игрушка, и мнения папы особо не спрашивала.
- Луковка, мне, правда, нужно идти, - прозвище пришло в голову сразу же, как только я поставила ее на пол. Золотистые волосенки, завязанные в жидкий хвост на макушке и круглые щечки до кучи к ее имени выдавали вот такую ассоциацию.
Малышка хихикнула, смешно закрыв носик ладошками.
- Меня так никто не называл!
- И не будет! У тебя есть имя. – Вяземский метнул в меня убийственный взгляд. Наверно, так смотрела Медуза Горгона, превращая людей в каменные статуи. – А Мария уже уходит.
- Да, солнышко, мне пора, - я подарила ей извиняющуюся улыбку.
- Нет, - взвизгнула Луковка и затопала ногами. Схватив маленькую
диванную подушку, запустила ее в спускающуюся по лестнице «цацу».
- Лукерья, будешь наказана! – рявкнул Вяземский, а я, воспользовавшись разразившейся заварушкой, поспешила на выход. И успела услышать, как малышка отчаянно заревела.
Девчушка, конечно, не подарок. Но то, как она охарактеризовала «цацу»
Илону, говорило о многом. Не знаю, куда делась мать Луковки, но эта Илона явно пассия хозяина. Если не жена. Правда, у него кольца я не увидела. Но, то, что цаца живет в доме – однозначно.
Я немного завидовала таким. Хотя какое там немного! Я откровенно завидовала. Есть такие женщины, которые словно родились с короной на голове. У них идеальная осанка – в противном случае корона свалится. У них идеально ухоженная внешность. От гладко зачесанных в пучок волос до педикюра. Они всегда знают, чего хотят и окружающие им все преподносят на блюдечке. А если не преподносят, то такие венценосные особы забирают сами. Как говорится: «Я заберу свое, чье бы оно ни было!»
Они не ставят локти на стол. Ведут безупречно здоровый образ жизни. На ночь надевают маску на глаза и никогда не ложатся позднее одиннадцати.
Они или реально обо всем имеют представление, или делают вид.
Но как бы то ни было, мне до таких цац, как пешком до Луны.
Я не делаю маникюр, не считая того злосчастного раза. Волосы мои никогда не будут изображать такую утонченно-аристократичную прилизанность. И сама я далеко не идеал. Знаю, что это отвратительно, но ничего не могу поделать – в «минуты душевной печали» я закидываюсь безумно калорийным гамбургером или чизбургером, со всей этой горчично- майонезно- кетчуповой заливкой. Насыщенный, остренький вкус будто бодрит и в то же время успокаивает, усыпляет чувство тревоги за завтрашний день. Или вкусной пироженкой с кофе. Обожаю латте и эстерхази. Но это по большим праздникам. А в будни, которые длятся почему-то семь дней в неделю, ограничиваюсь растворимым «три в одном» и бюджетными эклерам или дешевыми пряниками…
Глава 2
Обратно на такси я точно не поеду. Я уже не боюсь вспотеть, толкаясь в электричке и метро, спешить мне некуда и вообще, я теперь не знаю, что делать и как дальше жить. Меня, словно тряпичную куклу сняли с руки и кинули в ящик для реквизита.
Я понуро поплелась на станцию. В голове образовался сплошной вакуум. Но от него легче не становилось почему-то. И надо было, наконец, разобраться, почему я оказалась в такой заднице и как из нее выбраться.
Наполеоновский девиз мне в помощь – не знаешь, что делать, делай шаг вперед. А мне нужно сделать шаг в сторону. В сторону от дорожки. Туда, где блестело какое-то озерцо, и никто не помешает мне навести порядок в мыслях.
В отличие от счастливчиков, которые умеют думать, выполняя какую-нибудь механическую работу, я совершенно не могу этого делать. Как не могу и обдумывать что-то, когда вокруг меня кто-то толчется. В этом я «цаца», как выразилась Луковка. И теперь, раз уж выдалась такая возможность, я ее «использую с пользой».
Вынув телефон и кошелек из своей походной сумки, я подмостила ее под попу – не хотелось неприятностей на нее в условиях дикой природы. Их и так было столько, что не унести…
А началось все с моей первой глупой любви…
Лебедев.
Захар Лебедев. Мечта всех девчонок и объект жуткой зависти парней. Он соответствовал своей фамилии – статный, спортивный, похожий на Есенина. С какой же залихватской челкой, небрежно растрепанными светлыми кудрями и самой обворожительной улыбкой. Казалось, что он, как лебедь по водной глади, скользит по жизни, не заморачиваясь никакими проблемами.
Он старше меня на три года, и поэтому его датчик, настроенный на хорошеньких девушек, никак на меня не реагировал. Зато я всегда была под рукой, как верный паж. Его бездетная тетя, у которой он частенько зависал, была нашей соседкой по лестничной площадке, и соответственно, мы общались. Я хоть и была для него малявкой- восьмиклашкой, но малявкой полезной.
На правах соседа и друга он позволял мне, маленькой трудолюбивой серой мышке писать ему рефераты по гуманитарным предметам. Моя бабушка – преподаватель английского в муниципальной школе, служила гарантом качества моей работы. Она, конечно, была не в курсе, что я экономлю время и нервы обаятельного бездельника. Но гоняла меня по всем гуманитарным предметам, как бессмертного пони. Так что я могла бы и деньги зарабатывать на других. Тогда, правда, мне и в голову не приходило, что можно за свой труд брать деньги.
Для меня высшей наградой была улыбка, подаренная мне кумиром вместе с шоколадкой и несколько дежурных фраз.
- Мышонок, ты просто меня выручила! Не представляю, чтоб я делал без тебя!
Может, Мышонок и не самое романтичное прозвище, но для меня оно звучало самой прекрасной музыкой. А шоколадки, которые он дарил, - настоящими драгоценностями, которые я не спешила сразу слопать, а растягивала на несколько дней. Отламывала по кусочку и представляла, как Захар меня кормит.
И неважно, что, когда тетя Валя уезжала на дачу, Захар приводил друзей, причем чаще девушек. А я, чтоб хоть одним глазком глянуть, кого он привел, пекла какую-нибудь вкусняшку, и на правах друга приносила им.
Глупость, конечно. Но и за творожные печеньки я получала еще одну порцию похвалы. Присоединиться к тусовке меня, конечно, никто не приглашал. Но мне было достаточно и того, что мой любимый уплетает угощение и вспоминает меня.
Я убеждала себя, что еще маленькая для отношений. А вот как вырасту, как с меня снимут эти ужасные брекеты, как бабушка разрешит не носить эти дурацкие торчащие косички, он меня обязательно переведет из пажей в невесты. И все у нас будет хорошо.
Говорят, что самые искренние желания исполняются. Правда, что для этого нужно желать по всем правилам, продумывая все детали. Иначе получится, как у меня…
Выбора, куда поступать после школы, у меня не было. Естественно, в наш педагогический. Сдав летнюю сессию, я на все лето уехала в лагерь вожатой. Очевидно, речка, солнце и постоянная ответственность за детей сделали из меня почти куколку. Я загорела, постройнела и, как мне показалось, вылечилась от своей любви. Типа – с глаз долой, из сердца вон. Мы и так на тот момент редко виделись – он уже два года, как перебрался в Москву. Говорил, что учится на экономическом, но больше о помощи не просил. Хотя в любом вузе есть определенное количество гуманитарных предметов, и не думаю, что он загорелся желанием самостоятельно писать никому не нужные рефераты…