А вот это был «упс». Полный, так сказать, и всеобъемлющий. И я честно сгорала от стыда, слушая справедливые упрёки от собственной родительницы, попутно успевая поддакивать в нужный момент. И даже предприняла отчаянную попытку сбить маман с выбранного ею курса.
— Ма-а-муль, а ты знаешь, как я тебя люблю? — зачастила я, стоило Ксении Владиславовне замолчать, переводя дыхание. — Вот просто очень-очень люблю! Ты у меня самая лучшая мамочка на свете! И я так, так по вам с папочкой соскучилась! Ты просто не представляешь, как!
— Не заговаривай мне зубы, дочь! — мать, однако, на провокацию не повелась. Вот что значит педагог с двадцатилетним стажем: никакой жалости и милосердия к ближнему своему. — Я жду твою версию событий. Прямо сейчас!
— Ну…
Конечно, я всё рассказала. Ну, как всё? О подлеце Шапошникове, его дражайшей матери, сорванной свадьбе — всё и без прикрас. А вот о том, как я умудрилась забеременеть и сменить фамилию за такой короткий срок, пришлось если не врать, то очень талантливо недоговаривать. Что-то я сомневаюсь, что моя любимая родительница оценит и случайную ночь с незнакомцем, и роспись на спор, и наши «кошки-мышки» с Ильиным.
Боюсь, узнай она всю правду, приехала бы не задумываясь. Чтобы, так сказать, заняться заполнением пробелов в нашем воспитании!
— То есть, я правильно понимаю, что ты всё-таки вышла замуж, но не за этого малохольного? — выдержав значительную паузу, уточнила Ксения Владиславовна. Я мрачно угукнула в ответ и даже не удивилась, услышав долгий, полный невыразимых страданий вздох. — Лёля, вот скажи мне… Как ты так… Умудряешься, а?
— Это талант, мамуль, — тихо хохотнув, я облегчённо вздохнула, радуясь, что в этот раз гроза меня миновала. — А то ты не помнишь, как у нас папа периодически отжигает…
— Я при всём моём желании не забуду, — фыркнула родительница, заметно смягчившись. Чтобы тут же меня огорошить, в ультимативной форме заявив. — Значит так, Оля. В выходные, с мужем, у нас дома. И это — не обсуждается!
А нет. Рано я обрадовалась, гроза не только не миновала, она ещё и подло ударила в самый последний момент. Потому что в мои планы точно не входила поездка на семейный обед в компании Ильина. Да я вообще с ним видеться не собиралась!
Ну, не в ближайшие пару недель точно!
— Ну, ма-а-ам… Ну заче-е-ем?
Попытку её разжалобить Ксения Владиславовна проигнорировала. Только чему-то хмыкнула многозначительно, непринуждённо протянув:
— Ну должна же я посмотреть… Кого жизнь тобою так наказала!
— Мама!
— Всё, дочь. Ждём вас в выходные!
И на этой славной ноте моя любимая, невыносимая, дражайшая родительница предательски повесила трубку. Тем самым коварно оставив последнее слово за собой. Точно зная, что ослушаться я не посмею и явлюсь в отчий дом в обязательном порядке. Вместе с новоявленным мужем.
Да чтоб ему икалось, паразиту!
— Гад, — наконец, отмерла я, скинув балетки и бросив сумку на тумбочку в прихожей. Пнула валявшегося тут же плюшевого тигра и топнула ногой, гневно сжав кулаки. — Козёл! Придурок! Упрямый осёл! Неандерталец! Идиот! Да чтоб тебе…
— Эм… Олечка, а ты это про кого?
— Да вы что, сговорились сегодня, что ли?! — зло зашипев, я резко обернулась и упёрла руки в бока, уставившись убийственным взглядом на Шапошникова. Бывший, мать его, жених воспользовался моей рассеянностью и теперь цепко держался за ручку входной двери. Правда, так и не решившись переступить порог моей квартиры, хотя мне одного взгляда на его постную физиономию хватило, что бы осознать всё. Баста, карапузики.
Танцы кончились так же, как моё терпение! Честное китайское, во мне сейчас кипела такая жажда чьей-то крови, что я всерьёз подумывала смотаться на кухню за скалкой. Или сковородкой.
Или ещё чем-то тяжёлым, что своей встречей с головой несостоявшегося женишка обязательно подняло бы мне настроение! Ну какого лешего ОН-то тут забыл?!
— Лёва, по-хорошему прошу… Сгинь, — я аж сама прониклась задушевными нотками в собственном голосе. И искренне надеялась, что Шапошников внемлет этому предупреждению и сам отсюда уйдёт. Но не-е-ет.
То ли Лёва эликсира храбрости хлебнул, то ли ему инстинкт самосохранения окончательно отказал, понятия не имею. Но гордо расправив плечи, он распахнул двери шире и требовательно проговорил:
— Оля, мы обязаны поговорить как цивилизованные люди! Ты не понимаешь, но этот Ильин он… Он тебя использует! Он хочет мне отомстить! Он…
От такой постановки вопроса у меня задёргался глаз, серьёзно. Глубоко вздохнув, я набрала в грудь воздуха, намереваясь высказать всё, что я думаю про родню Шапошникова вообще и про него самого в частности. Да так и застыла с открытым ртом, потому что… Потому…
— Эм… — я растерянно моргнула, глядя на то, как медленно, но верно Лёвочка сползает на пол, схватившись руками за челюсть. — А… А это было обязательно?
— Да, — невозмутимо откликнулся Ильин, брезгливо отряхнув руки и перешагнув через бедного Шапошникова так, словно его тут и не было. — Если до человека не доходят устные предупреждения, их просто жизненно необходимо подкрепить чем-то более… Существенным.
Определённо, мне нужно было это прокомментировать. Высказать, всё, что я думаю о незваных гостях, неугомонных бывших и упрямых нынешних, не понимающих намёков и не желающих оставлять меня в покое. Но я ничего не сказала.
Вместо этого я супротив всей логике, здравомыслию и собственным решениям, шагнула вперёд, уткнувшись лбом в грудь удивлённо замершего Игоря:
— Я заказала пиццу. В выходные едем знакомиться с моими родителями. Если ты им не понравишься — пеняй на себя. И это… Ильин, я сейчас побуду слабой, беззащитной, эмоциональной женщиной… И как истинная женщина скажу только одно — не облажайся, а? А то я ж разведусь с тобой, ты и глазом моргнуть не успеешь!
Судя по страдальческому вздоху, мой муж (бр-р-р, как дико прозвучало-то!) такой постановке вопроса уже не удивился. Вместо этого он отстранился, чему-то довольно усмехнувшись. И, подцепив пальцами мой подбородок, проговорил, коснувшись губами моих губ:
— Лёля, сделай доброе дело… Помолчи, а?
Я аж опешила, от такой непробиваемой наглости. Но все мои возражения, всё возмущение потонули в мягком, нежном, трепетном поцелуе. После которого мне не хотелось вообще ничего. Ну…
Разве, что пиццы и осетинского пирога. И где там этот курьер застрять умудрился?!
Эпилог
«Обла-ка-а-а-а… Белогри-и-ивые лоша-а-адки-и-и-и! Обла-ка-а-а… Что ж вы мчитесь без огля-я-ядки!»
— Твою ж… — разлепив глаза, я ещё минуты три пялился в потолок, честно пытаясь понять, откуда играет эта идиотская песенка. Покосился на шевельнувшегося под боком сына и…
— Ильин, телефон! — раздалось сонно-раздражённое откуда-то снизу. Вот только уточнить, что любимая супруга делала на полу, в компании огромного плюшевого медведя, я не успел.
Треклятая мелодия оборвалась на длинной, протяжной ноте и заиграла снова, убивая всё настроение своим не убиваемым оптимизмом. Всегда знал, что детские песенки зло. А если эта песенка ещё и рингтоном на чьём-то там номере — двойное зло!
— Ильи-и-ин…
— Да встаю я, встаю, — вздохнув, я с трудом принял вертикальное положение и даже моргнул пару раз, пытаясь скинуть с себя остатки сонливости. Получалось так себе. Так что, вздохнув ещё раз, я поплёлся на кухню, попутно прихватив с детского комода разрывающийся сотовый, одним нажатием убирая громкость.
Краем глаза отметив, как широко зевающая Лёля неторопливо перебралась на кровать и распласталась рядом с ребёнком. Взъерошенная, нифига не выспавшаяся и отличавшаяся нынче особой любовью к окружающему миру, она выглядела…