— Хочешь, к матери в больницу отвезу?
— Да пошел ты… — вяло буркнул Тимша.
— У меня машина во дворе — поедем? — завершил предыдущую мысль офицер.
Тимша хмыкнул. Капитан, сообразив, что сказал, громко заржал. Сейчас он совсем не походил на того, готового открутить башку громилу, каким его помнил Тимша — нормальный парень, здоровый правда, как лось…
— Ладно, поехали! — согласился Тимша.
— Давно пора! — обрадовался капитан. Лопата, заменявшая ему ладонь, вынырнула из-за тимшиной спины.
— Михаил.
— Потапович? — не удержался от напрашивающейся шутки Тимша.
— Не Потапыч, а Викторыч! — капитан назидательно поднял палец… и подмигнул, — зато фамилия моя Потапов.
Тимша недоуменно воззрился на руку офицера — костяшки пальцев украшали ороговевшие пятаки мозолей.
«Это ж сколько гнусных морд разбить надо, чтобы такие мозоли заработать? — подумал Шабанов. — Прогнило что-то… на Руси… Здорово прогнило.»
Всю дорогу до больницы капитан балагурил, словно извиняясь за вчерашнее. Тимша поддакивал, в нужных местах вежливо улыбался, но перед глазами стояло окровавленное лицо… матери. Матери, хоть и зовут ее Светланой. И неважно, в каком веке она пыталась спасти СЫНА… Его, Тимшу, спасти!
Дорога вздыбилась, штурмуя вставшую на пути сопку. Старенький «опель» остановился на середине подъема, скрипнул затянутый «ручник».
— Приехали, — сообщил Потапов ушедшему в себя Тимше.
— Что?
Капитан молча ткнул пальцем налево.
Высокие рябины за ажурной металлической оградой прятали от любопытных взоров приземистое выцветше-голубое здание старой, еще сталинской постройки, больницы. Выше по склону, выбросив аппендикс перехода, заслоняла небо безликая брежневская многоэтажка.
— Ну… я пошел?
Капитан торопливо чиркнул в блокноте несколько цифр, вырванный листок перекочевал в тимшину ладонь.
— Мой телефон, — пояснил капитан, — на всякий случай.
Тощая до полной прозрачности медсестра подняла от бумаг изможденную диетами мордашку. Обведенные темными кругами глаза, придавали ей облик голодного лемура. Сейчас лемур изучающе смотрел на Тимшу — то ли съесть, то ли сбежать…
— А вы ей кто будете? — подозрительно спросила девица. — Сын, — коротко ответил Тимша.
— Ага, ага… — выписывать пропуск девица не спешила. Что ж это, молодой человек, сначала избиваем, а потом яблочки носим?
Собравшиеся в тесном фойе родственники болящих дружно повернулись к Тимше. Несколько физиономий излучали нездоровое любопытство, большинство же, оценив степень опасности, поспешили отодвинуться подальше.
«И эта швабра туда же. Сарафанное радио круглосуточно пашет. Чертов Мурманск — хуже деревни!»
— Умна больно! — вызверился на лемуршу Тимофей. — Тебя для чего здесь посадили? Бумажки писать или языком чесать?
Девица зашипела, как плевок на раскаленном утюге. Впалые щечки окрасились чахоточным румянцем. На окошко вспорхнула табличка «Перерыв».
— Пока этот бандит не уйдет — никаких пропусков! — заявила лемурша.
Толпа заволновалась. Сердито забубнили мужики, перебивая друг друга, заверещали вездесущие бабки…
— Пустите меня к нему! Я объясню, как матерей, м-мать его, ув-важать… — громко начал чей-то похмельный бас, но тут же осекся, словно заткнутый кляпом.
Тимша даже не успел повернуться — за плечом шумно засопели, и вперед высунулась знакомая медвежья лапища с зажатой меж пальцев красной книжицей.
— Вы, девушка, своим делом занимайтесь, — рассерженным шмелем прогудел невесть откуда взявшийся Потапов. — Хамить посетителям в ваши обязанности не входит.
— Да вы знаете, что это за тип? — взвилась девица.
— Знаю, — отрезал Потапов. — Я его арестовывал, я и отпускал. С извинениями.
Арест? Собравшийся народ затаил дыхание, боясь упустить подробности. Девица ожесточенно почиркала шариковой ручкой по маленькому, в спичечный коробок, клочку бумаги и нервно просунула в окошко.
— Нате! Номер палаты отыщете в списках отделения нейрохирургии, — она чуть посунулась вперед и визгливо крикнула, — Следующий!
Тимша взял пропуск и повернулся к Потапову.
— Чего не уехал-то?
— А кто его знает, — пожал плечами капитан. — Почуял, что без меня не обойдешься. Нюх у меня… на неприятности.
Капитан по-медвежьи грузно повернулся, чтобы обвести суровым взглядом притихшее фойе. Народ усердно прятал глаза: стать «неприятностью» для этого громилы не хотелось никому.
— Ладно, побегу я… — напомнил о себе Тимша.
— Звони, если что, — повторил на прощанье капитан.
Лестница — коридор — переход — лифт — снова коридор… Спроси кто-нибудь Тимшу, откуда он знает дорогу — не ответил бы. Ноги сами несли. Капитан Потапов, стервозная медсестра, жадная до сплетен толпа в фойе… даже боль вывихнутых рук и треснувших ребер — все ушло на задворки сознания. В голове единственная мысль — «Как там мама?»
Вопль дежурной медсестры: «Вы куда? Посещения запрещены!» остался за дверью трехместной палаты. Тимша растерянно остановился у входа — которая из трех? Кругом сплошные бинты, лица не узнать…
Над дальней кроватью приподнялась закованная в гипс рука. Донесся слабый, но до слез родной голос:
— Здесь я, сына, здесь…
Пять шагов через палату, уместились в один удар сердца. Тимша замер, боясь присесть — не побеспокоит ли?
— Я тебе что говорила? К тетке езжай! — призрак былой строгости еле слышен в материнском шепоте. — Почему до сих пор здесь болтаешься?
Даже сейчас, на больничной койке, не о себе — о нем… Тимша почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
— Чего я в Умбе не видел? — с деланой небрежностью возразил он. — Сколь веков без меня стояла, еще постоит, не развалится. Зато у меня новый друг появился — капитан милицейский. Здоровущий, как танк — в двери только боком проходит. Даже сюда меня на машине привез!
— Трепло! — тихо усмехнулась мать. — Какой еще капитан?
Тимша неуверенно оглянулся — из-под одеял высунулись любопытные носы сопалатниц. Дамы аж на локотках привстали, чтобы не упустить ни единого слова из сказанного.
— Э-э… Они к нам приезжали… Ну милиция… — Тимша с трудом подыскивал искал слова и фразы, что не заставят мать волноваться. — Хорошие мужики, душевные… капитан у них за главного.
Тимша вытер вспотевший лоб — вранье ему никогда не удавалось. Даже в шестнадцатом веке.
— Расскажи еще что-нибудь… — прошелестел голос матери.
Тимша осмелился присесть на край кровати. Пальцы осторожно коснулись гипса.
«Рассказать? Что? Не про бандюков же… Что-нибудь, к делу не относящееся… Точно. Начисто не относящееся!»
— Я недавно одну книгу прочитал… историческую, — Тимша мысленно улыбнулся. — Про наши места… Хочешь расскажу?
Мать чуть заметно кивнула, Тимша зажмурился, глубоко вдохнул… накативший прибой воспоминаний унес прочь от зыбкого берега реальности.
Он говорил и говорил — о встающем над морем солнце, о уходящих на Грумант зверобоях, о тающих в синей дымке парусах, о косяках сельди, таких плотных, что ткни весло, и поплывет стоя! О тундре, о лопарях, что даже летом разъезжают в маленьких, похожих на лодочки санках-кережах… вспомнил даже лопарскую сакку[25] о старике Телышеве, что попов, его крестить пришедших, до полусмерти напугал!
Долгий монолог позволил справиться с одолевавшей неловкостью. Тимша впервые взглянул в опухшее, покрытое синяками лицо матери… черты лица словно плыли, и Тимша уже не знал, кого он видит перед собой — Светлану Борисовну или Агафью Шабанову… да и не хотел знать. Перед ним, кутаясь в тонкое больничное одеяльце, лежала мама! Его, мама!
По коридору, дребезжа металлом и пронзительно скрипя забывшими о смазке колесами, прокатилась тележка. Звук оборвался у двери палаты, на пороге возникла дородная пожилая санитарка с улыбчивыми ямочками на пухлых щеках.
— Ужин прибыл, девочки, ложитесь поудобнее! — привычно зажурчала она… и увидела растерянно замолкшего Тимшу.
Улыбка сменилась сердитым прищуром.