Последний чахлый лесок остался позади, волчья стая, уже не скрываясь, бросилась к кереже. Полтора десятка толстошеих рычащих тварей.
Олени обезумели. Бык завизжал, рванулся прочь. Кережа опрокинулась. Сергея выбросило далеко в сторону, копье воткнулось в снег, едва не вывернув руку. Бежавшая на привязи важенка запуталась в ремнях, прокатилась по кереже, разнося в щепки мерзлое дерево. Упряжная лямка лопнула, бык, высоко вскидывая рогатую голову, умчался вдаль. Волки его не преследовали — хватало оставшейся добычи.
Сразу трое зверей вонзили клыки в не успевшую подняться важенку — двое рвали живот и загривок, один вцепился в глотку. Олениха кричала, как ребенок, надрывно, не переставая.
Шабанов вскочил… и встретился взглядом с замершим напротив зверем. Копье торчало из снега в полудюжине шагов. Достать нечего и пытаться.
— Ну иди сюда, тварь! — оскал Сергея ни в чем не уступал волчьему. Нож подрагивал в слегка отставленной руке. Иди, гаденыш…
Волк зарычал, но с места не сдвинулся. Сергей почуствовал неладное, даже попробовал развернуться… тяжелый удар в спину бросил на колени. Вершковые клыки рванули плечо. В ту же секунду прыгнул стоявший перед Шабановым зверь.
Сергей покатился по снегу, беспорядочно нанося удары. Сжавшие плечо тиски ослабли, над болотом разнесся предсмертный визг. Следующим перекатом Шабанов подмял второго. Волчьи челюсти клацнули рядом со щекой, из пасти дохнуло невыносимым смрадом.
— Зубы надо чистить, урод! — прохрипел Сергей. Нож легко вспорол мягкое брюхо, прошелся от паха до грудины.
Подняться Шабанову не дали — место убитых тотчас заняла вторая пара.
Толстая малица спасала от ран, но зверье быстро превращало ее в лохмотья. Казалось, еще немного, и волки смогут торжествовать… Казалось.
По снегу, пятная белизну кровью, бьющимися в агонии телами, клочьями шкур и дымящимися на морозе внутренностями, катился рычащий и визжащий клубок. Никогда еще стае не приходилось сталкиваться с таким врагом. Отступать стая не любила и не умела. Даже медведи уступали дорогу хозяевам тундры… на сей раз стае не повезло.
Первым это понял вожак.
Клубок распался. Волки отступили к оленьей туше, готовые до последнего защищать добычу. Враг поднялся на ноги. Назвать его человеком сейчас не решился и соплеменник — не бывает у людей такого оскала, такой жажды убивать в налитых кровью глазах!
Сергей хрипло усмехнулся, вызывающе махнул ножом. Волки попятились.
— Пшли вон! — надменно посоветовал Шабанов и неторопливо двинулся к оленю.
Стая оглянулась на вожака — ему решать, стоит ли связываться с жутким чудовищем. Вожак был умен и предпочел сохранить поредевшую стаю. Лишь самый молодой, перед тем как отбежать, торопливо полоснул клыками еще теплую оленью тушу. Глотать вырванный кус ему пришлось на бегу.
От кережи мало что осталось, зато лыжи каким-то чудом уцелели. И киса с припасами тоже — зачем волкам строганина, когда рядом свежак?
Сергей выплюнул застрявший в зубах клок волчьей шерсти. Неужели тоже кусался? Может быть… Взгляд упал на сидящую в отдалении стаю. Шабанов погрозил кулаком. Волки демонстративно отвернулись.
— Гады! Ну, гады! — цедил сквозь зубы Сергей. — Нашли на кого охотиться! Куда я теперь без оленей?
То, что бык спасся, ситуацию не меняло — где его теперь искать? Шабанов сожалеюще посмотрел на убитую важенку — мясо даром пропадает! Была бы цела кережа…
Кусок еще дымящего на морозе окорока занял свое место в кисе, ремни лыж плотно обхватили тобурки. Несколько пробных шагов — до копья… хорошие лыжи, скользят прекрасно, отдачи никакой… умеют делать предки… Ладонь сомкнулась на копейном древке. Волки насторожились.
«Живите, поганцы, делать мне больше нечего, как за вами гоняться!» Сергей отыскал взглядом Полярную звезду, вздохнул и широким скользящим шагом двинулся на северо-восток.
Волки не подходили к добыче, пока страшный человек не скрылся за горизонтом.
* * *Шаг — метр, еще шаг — еще метр. Тысяча шагов — верста. До Кандалакши три с половиной сотни верст, как ворона летит. Начать считать? Нереально — удержать бы верный курс…
Лохмотья малицы полощутся на ветру, холод забирается в прорехи, сковывает усталое тело… Боль от укусов наслаивается на боль ноющих от холода полузаживших ран, руки онемели — как тогда, на сосне…
Сергей не помнит, что такое ночевка: забытье — короткое, чтобы не застыло разогретое движением тело, и снова в путь. Иногда мозг отключается, тогда Шабанов спит на ходу.
Еда? Кажется он ел. По крайней мере киса становилась все тоньше и тоньше. И все тяжелее и тяжелее. Хотелось бросить и кису, и намозолившее руки копье. Не бросал — скорее всего, просто забыл, как это делается.
За спиной осталось узкое длинное ущелье. Было ли на его дне озеро, Шабанов не знал. Под снегом могло прятаться что угодно — озеро, болото, каменная россыпь…
Бесконечные болота Каяни сменились угрюмым хвойным лесом. Где-то далеко, на пределе слышимости, выли волки. Всегда на пределе, никогда рядом, словно на две трети вырезанная стая сумела поведать собратьям о пережитом ужасе.
Шаг — метр, еще шаг — еще метр. Тысяча шагов — верста.
* * *Двое лопарей — охотников на диких оленей, — заметили бредущего навстречу чужака задолго до того, как он приблизился на расстояние полета стрелы. Чужак хромал, был черен ликом и ужасно худ. Из-под капюшона драной малицы лихорадочным блеском сверкали безумные глаза, бугристые от вздувшихся шрамов руки сжимали покрытое засохшей кровью копье. Чужак мог быть кем угодно, только не человеком — таких людей просто не бывает! Да и откуда взяться одинокому человеку в тянущейся до самой Каяни тайге? Во время скамм — полярной ночи, когда солнце покидает мир людей, чтобы светить умершим предкам? Не человек — равк, мертвец неупокоенный!
Сначала он принял стоящих на пути людей за высокие обросшие мхом пеньки, затем, когда пни сдвинулись в сторону за морок. Испуганный возглас «Равк!» прошел мимо сознания. Лишь когда один из встреченных наложил на тетиву лука стрелу, Сергей ненадолго очнулся.
— Уйди! — предупредил он и угрожающе наклонил копье. Не хочу убивать. Надоело!
Что заставило стрелу, легонько чиркнув Сергея по щеке, пролететь мимо — дрогнувшая от испуга рука лопаря? Внезапный порыв ветра? Милосердие христианского бога или прихоть лопарского Каврая, решившего продлить эксперимент? Никто не даст ответа.
— Смотри, брат! — толкнул стрелка стоящий рядом лопарь. — У него кровь на щеке! Откуда у равка кровь? Не равк это!
Лук неуверенно опустился.
— Кто если не равк? Я с десяти шагов стрелял, не мог промахнуться!
Шабанов, поняв что драки не будет, двинулся дальше. Лопари его не интересовали. Он шел в Кандалакшу. В голове молотом била единственная мысль: «Полярная… слева… Полярная… слева…»
— Смотри, как идет! — брат стрелка понизил голос до шепота, — Так не человек — росомаха ходит! Не бежит, а оленя догоняет! Я знаю — чужак Хийси встречал, в глаза духу леса глядел! Хийси сердился, чужака зверем делал!
Стрелок зябко поежился.
— Я Хийси всегда подарок ношу! — прошептал он в ответ. — Может, он не будет сердиться, что я его человека стрелил?
— Надо человеку-росомахе тоже подарки делать! — возбужденно поделился идеей брат стрелка. — Тогда Хийси точно не рассердится!
Отныне Сергею регулярно попадались то лежащая на пне лопарская лепешка-риске, то зажареная на костре куропатка, то уже привычный кусок мороженой оленины. Шабанов не удивлялся, не задавался вопросом, откуда берется еда — просто ел. Охотники радовались — лесной демон Хийси не будет сердиться на влезжих не в свое дело лопарей. В правоте же своей они убедились подольше понаблюдав за чужаком.
Лопарь хорошо знает привычки росомахи — она никогда не пытается догнать оленя. Росомаха просто идет по следу. Неторопливо и размеренно.
Олень бежит изо всех сил, задыхается, ему надо остановиться, отдохнуть… но росомаха уже близко, и он вновь пускается наутек. С каждым разом олень сил у оленя все меньше, отделяющее от хищника расстояние все короче… Росомаха же может идти несколько суток. Без отдыха и сна. Этот зверь никогда не устает, не сворачивает с пути… Неторопливо и размеренно… У оленя нет шансов.