— Свеи! Набег! Свеи!!!
Поутру, да над водой — за пять верст слышно будет! Тимша не удержался и показал татям язык. И ведь ясно, что жизни осталось — на взмах каянского меча, а поди ж ты, смех берет, и легкость на душе, как после бани!»
«Все. Теперь пусть убивают. Это даже здорово — не придется в цепях мучиться… Ну же! Не тяните, гады!»
Чьи-то пальцы обхватили запястье, потрясли… совсем не больно — встревоженно…
— Сережа! Что с тобой, Сережа?! Ты сядь, пожалуйста! Я тебя очень прошу, сядь! Все будет хорошо!
Тимша очнулся.
* * *Погруженная в сумрак комната, мечущиеся по экрану телевизора фигурки… и встревоженное лицо матери.
«Это что ж, почудилось?» Тимша почувствовал, как от стыда начинают гореть щеки. «Разорался… Будто хвост отдавили. Свеи померещились… Придурок!»
Он медленно опустился в кресло. Светлана Борисовна забыла о фильме, полный тревоги взор то и дело обращался к сыну. Тимша ежился, делал вид, что увлечен сюжетом.
На самом деле, происходящее на экране не могло вызвать ничего, кроме презрительной усмешки: чистенькие, гладкобритые, бронзовокожие красавчики в хлипких, как шоколадная фольга, панцирьках походили на воинов не больше, чем встреченные у кинотеатра педики на мужчин.
В-вояки… Тимша знает, как выглядит дружинник после долгого плавания — бородатый, грязный, вонючий — морской водой много не намоешься. Волосы давно превратились в колтун — так меньше давит шлем. Одежда пообтрепалась, покрылась соляными разводами, доспехи, несмотря на ежедневную чистку, в пятнах ржавчины… один меч сияет — оружие берегут, без него долго не проживешь. А эти? Х-ха! Одно слово — кино.
Он и не смотрел. Просто вспоминал, как летел над Порьей губой пронзительный крик. Его крик. Как тогда казалось, последний. Жаль, всего лишь казалось. Блазень. Морок…
…А что? И пусть морок, но ведь поднялся же! А если за тем и в будущее послан: силы найти, честь поморскую вернуть?
Фильм кончился, но Светлана Борисовна извелась, не зная, как подступиться к не спешащему вставать сыну. Тимша сидел с закрытыми глазами, спокойно и расслабленно. Как человек, завершивший главный в жизни труд.
* * *Утро выдалось ясное и холодное. Под стать настроению. Тимша дождался, пока мать не уйдет на работу, и достал из-за холодильника принесенный Венькой пистолет.
От железяки несло гарью, деревянные накладки потемнели до черноты — с пожара взято, не со склада…
«Может, и не стрельнет бандитский «подарочек»… Или в руках разорвется… а без оружия нельзя — чует сердце, так просто вчерашние «знакомцы» мотоцикл не отдадут…»
Шабанов оживил в памяти, что не давало жить спокойно «наезд» Гарика, избитая мать, едва не изнасилованная Лара, Ашот этот поганенький, тати дорожные… Прав Игорь — не понаехало бы инородцев, не о чем бы и горевать. Даже поганцы, к Ларе пристававшие, и те, небось, какому—нибудь басурманину пятки чешут! Иначе откуда столько грязи в пацанах?
Он покрутил в руках оружие и снова пихнул за холодильник — пусть полежит пока… в следующий момент, словно дождавшись разрешения, тренькнул дверной звонок.
— Кого принесло с утра пораньше? — громко буркнул Тимша, прильнув к «глазку».
За дверью переминался с ноги на ногу Леушин.
— Я это! — откликнулся он почему-то виноватым голосом.
Тимша отпер.
— Ну, заходи, раз пришел… чай будешь? Еще горячий.
Леушин пожал плечами, бросил в угол потрепанный рюкзачок.
— Можно и глотнуть…
Пили молча. Если не считать пустых, ничего не значащих фраз о погоде и качестве чая. Тимша посматривал на часы.
— Чего сказать хотел? — наконец не выдержал он.
Леушин вздрогнул, едва не облившись, отставил чашку.
— Понимаешь… гараж-то сгорел. Кончилась наша верфь… в общем… я в лицее восстановился. С сегодняшнего дня…
Венька замялся, пальцем размазал по клеенке лужицу пролитого чая.
— Может и ты?..
— Что я? — оборвал Шабанов. — Вся моя грамота — как паруса да яруса ставить. Забыл, с кем говоришь?
— Помню, — вздохнул Леушин. — Это я так…
Он не закончил и с надеждой посмотрел на Шабанова.
— Какое там, — усмехнулся тот. — А гараж, шняки… У меня теперь другие дела.
— Это конечно… извини…
Леушин поднялся, неохотно поплелся в прихожую. В воздухе повисла мучительная недосказанность.
— Слышал я, тебя со скинами видели? — уже стоя в дверях решился спросить Леушин.
— А хоть и так! — неожиданно даже для себя вызверился Тимша. — Чем тебе скины не по вкусу? Тем, что за Русь?
— Бандиты они… — почти беззвучно прошептал Венька.
Тимша услышал, горой надвинулся на тщедушного приятеля. — Ты попусту языком не телепай!
Леушин поник, шагнул за дверь. Бесплотной тенью — Тимше показалось, не шагнул — просочился. Сердце грызанула тоска, словно навсегда расставались.
— Не переживай, все путем! — крикнул вслед Шабанов. — Потом как—нибудь перетрещим!
— Ага! — слабо донеслось снизу.
Тимша глянул на часы — полдесятого, а до бассейна минут пятнадцать. Опоздаешь — Лара обидится. А Игорь и вовсе без него к татям пойдет.
Собраться — пара минут, и ходу, ходу!
Лестничные марши, как ступеньки — по одному прыжку на каждый. Обиженно взвизгнула распахнутая пинком дверь. Из—под ног с истошным мявом выметнулся облезлый кот. Отпрыгнули в сугроб девчушки-пятиклашки из соседнего подъезда. Близняшки. И одеваются одинаково. Как папа с мамой различают?
Тимша на бегу помахал рукой. Даже улыбнулся. Девчушки захихикали, дружно помахали в ответ. «Не за мотоцикл воевать буду, за таких вот пятиклашек! — мелькнуло в голове. — Чтоб ни одна мразь к ним лапы тянуть не смела!»
* * *Слева — ледовый стадион, справа, за оградой и рябиновым парком, железнодорожная больница. Между ними главный бассейн Мурманска — полстаметровой длины чаша под бетонным арочным перекрытием, застекленный полукруг фасада и узенький тротуарчик перед входом. Вдоль кромки тротуара тянется узорчатая чугунная оградка.
По ту сторону, несмотря на запрет парковаться, отдыхают шикарные авто «хозяев жизни». Стоянка в ста метрах, но о ней не вспоминают. Лакированные лимузины брошены как пришлось вдоль дороги, поперек, по диагонали. Кичливая небрежность с головой выдает социальный статус хозяев — от пуза наворовавшееся быдло. Шабанов брезгливо морщится — погань лезет наружу, как дерьмо из засоренного сортира.
От стены бассейна отделилась высокая фигура в пухлой долгополой куртке. Затянутая в черную кожу перчатки рука, привлекая внимание, взлетела над головой.
— Привет, рыцарь! Молодец, что пришел!
Они пожали друг другу руки — «по-зимнему», не снимая перчаток. Тимша без особого удивления нащупал вшитые меж слоев кожи металлические пластины. А чему удивляться? Раз в бой, так и перчатки боевые. Жаль, что у него таких нет.
— Ну как, готов показать чурбанам, кто в городе хозяин? Игорь недоуменно посмотрел на пустые тимшины руки.
— Я ж тебе говорил что-нибудь подходящее захватить, — попенял он. По губам скользнула жесткая усмешка. — Ладно, были бы головы, а чем приложить найдется.
Скинхед встряхнул рукой — из рукава куртки выскользнул короткий стальной прут.
— На, пользуйся.
Тимша кивнул — и такое оружие кстати… если с двумя—тремя сцепиться придется. А если басурман толпа набежит?
Заминка не укрылась от внимательного взгляда Игоря.
— Или передумал? — ровным голосом спросил скинхед.
Слишком ровным. — Твое право, конечно… зачем тогда пришел?
— А ты мне не указчик, — буркнул Тимша, засовывая прут в рукав. — Я и в тот раз помощи не просил, и сегодня обошелся бы… Лариса здесь?
Игорь поджал губы, прищуренные глаза метнули кинжальный взгляд.
— Крутой, да? — спокойно поинтересовался он. — Хорошо, крутые нам нужны… А Лариса… — чуть приподнятый подбородок указал направление, — вон она, в стороночке. Одна, чтоб возможных наблюдателей не пугать.
Девушка стояла у решетчатой ограды больницы, пальчики нервно теребили ремешок переброшенной через плечо сумочки.